— Каллий готовит себе достойную смену!
— Пусть мальчик не отстанет от тебя!
— Мы еще будем встречать и его! — неслось из толпы.
Кто-то сунул в руки Лина охапку роз. Оглушенный, немного испуганный, но бесконечно счастливый стоял Лин на медленно катящейся колеснице.
Шумной толпой проводили сограждане триумфатора к храму Зевса, где Каллий, передав Лина подоспевшему Гефесту, сошел с колесницы. Медленно и торжественно он вошел в храм, чтобы посвятить богу свой олимпийский венок и принести благодарственную жертву. А на площади перед храмом хор юношей стройно запел хвалебную песню, специально сочиненную знаменитым поэтом по заказу друзей и близких победителя.
После церемонии вся процессия направилась к зданию городского совета, где в честь победителя афинские власти устраивали за счет города грандиозный пир. Все граждане Афин должны были принять в нем участие!
Прежде чем войти вслед за Каллием, Арифрон задержался и знаком подозвал к себе стоявших невдалеке Лина и Гефеста.
— Ступайте домой, — сказал он, — на сегодня с мальчика достаточно.
Медленно-медленно тянулись часы в этот день в доме Арифрона. Уже по нескольку раз успел Лин ответить на все вопросы матери, маленькой Ариадны и ставшей необычайно почтительной Геро, уже начали блекнуть рассыпанные по всем комнатам цветы, когда издали послышалось звучное пение. К дому подошли юноши, которые пели перед храмом Зевса в честь Каллия. Они выстроились у ворот, и песня зазвучала еще громче.
Затем из переулка вышла целая толпа людей. Весь город провожал олимпионика домой. Долго еще Каллий стоял у ворот, отвечая на бесконечные приветствия, пока в конце концов все не разошлись. В дом вошли родственники и самые близкие друзья. Но хор на улице продолжал петь до глубокой ночи.
Каллий стремительно подошел к побледневшей от волнения матери и поздоровался с ней.
— Здравствуй, жена! — сказал Арифрон. — Я благодарю тебя за достойного сына, которого ты подарила мне. Радуйся же и знай, что одна статуя Каллия будет поставлена на городской площади, другую воздвигнут в Олимпии! А теперь, друзья, прошу почтить мой дом и поднять чаши в честь нашей общей радости.
Рабы быстро сняли с гостей сандалии, вымыли и надушили их ноги, и мужчины прошли в столовый покой.
Никто не смотрел в сторону клепсидры — водяных часов, из резервуара которых медленно вытекала, измеряя время, вода, а солнечные часы в саду давно уже скрылись в наступившей темноте. Спали женщины в гинекее, спали не занятые на пиру рабы, спал усталый и счастливый Лин.
Только Гефест, сидя у постели своего питомца и слушая прощальную песню юношей на улице, с тоской глядел кудато вдаль узкими черными глазами.
На следующий день Лин, как всегда, ушел в школу.
Хотя он был братом олимпионика, Гиперид задал бы ему хорошую трепку за неявку. Ведь ученики получили отпуск только на один день.
После занятий, собираясь, по обыкновению, в палестру, Лин изумленно посмотрел на пришедшего за ним Гефеста.
— Где мой стригил? И почему ты не принес ни копья, ни диска?
— Потому что молодой хозяин не пойдет сегодня в палестру.
— Не пойду в палестру? Вот новости! С чего это ты взял?
— Отец приказал тебе сразу вернуться домой.
За обедом Арифрон ничего не сказал сыну, а тот не посмел спрашивать. Разве может мальчик первым обратиться к старшему?
— Останься, Эригона, — сказал Арифрон, когда жена и дочери собирались, по обыкновению, уйти к себе. Лин взглянул на мать. Она нисколько не удивилась, только легкая улыбка скользнула по ее красивому лицу.
— И ты останься, Лин. Пусть придет сюда также Гефест и все другие рабы, — продолжал Арифрон.
Скоро у входа в столовый покой собрались все, жившие в доме Арифрона: старуха ключница, повар со своими помощниками, молодые рабыни, виночерпий, агорасты — рабы, которые сопровождают хозяина на рынок и носят покупки, водонос и даже толстый привратник. Они не знали, зачем их позвали в дом, и поэтому с удивлением и страхом всматривались в лица хозяев. Только Гефест стоял, опустив, как всегда, глаза вниз.
— Мне стало известно, — начал Арифрон, — что два года назад мой младший сын едва не погиб при нападении бешеного быка.
— Узнал! Узнал! — в ужасе зашептали рабы. Некоторые, закрыв лицо руками, опустились на колени, женщины заплакали. Что сделает в гневе всемогущий хозяин? Прикажет бить плетьми? Сошлет на рудники, откуда еще никто не возвращался живым? Никогда больше не видел дневного света раб, сосланный на каторжный труд в тесных, темных подземных коридорах, где он мог передвигаться лишь ползком, подобно земляному червю. Выносили из шахт только мертвых…
Читать дальше