Кир Булычев - Пашка-троглодит

На окраине Москвы, на краю Грибного леса, возле Земляничной поляны стоит Институт времени.

Издали он кажется невысоким, длинным и даже скучным зданием, таким обыкновенным, что на него второй раз и глядеть не станешь.

Вот это будет ошибкой.

…Дверь открылась, пропустив Пашку Гераскина внутрь. Он оказался лицом к лицу с вахтером, пожилым мужчиной с черной повязкой на глазу и багровым шрамом на щеке. Одна нога у вахтера была деревянной, на второй красовался башмак с серебряной пряжкой.

Правда, в остальном вахтер был одет обыкновенно: в синий мундир и фуражку с золотым гербом Института времени — золотой змеей, свернувшейся в клубок и кусающей собственный хвост. Пашка знал, что эта змея — символ Вечности.

— Привет тебе, племя младое и незнакомое, — сказал вахтер. — Небось на практику спешишь?

— Здравствуйте, — ответил Пашка. — Я никуда не спешу. А вообще вы правы — у нас практика по истории.

— Поздравляю, — сказал вахтер. — Люблю новичков. Может, понравится — останешься у нас навсегда.

— Вряд ли, — хмыкнул Пашка. — Я больше люблю космическую биологию. Там приключений больше.

— Неужели в истории тебе приключений недостаточно? Разве плохо стать рыцарем и сражаться на турнире?

Видно, вахтер был наблюдательным человеком и поэтому сразу раскусил, что Пашка в душе — страшный авантюрист.

— Сражался я на турнирах, — сказал Пашка небрежно. — Свалил пару рыцарей, одного барона приложил головой о землю. Нет, скучновато.

— Ясно, — согласился вахтер. — Тогда тебе и в самом деле у нас неинтересно. Но практика есть практика. Никуда не денешься.

Вахтер вытащил из тумбы, стоявшей при входе, большую темно-зеленую бутыль, на которой было написано «Ром». Вытащил пробку и отпил прямо из горлышка.

Пашка понял, что вахтер — самый настоящий пират. Это может плохо кончиться для Института времени.

Но он и виду не подал, что догадался. Молчал как каменный. Вот встретится с надежным человеком, тогда откроет ему глаза.

Вахтер пробкой заткнул бутыль и кинул ее не глядя обратно в тумбочку.

— Значит, тебе к Ричарду Темпесту? — спросил он.

— А вы откуда знаете?

— Меня для того здесь и держат, — сказал одноногий пират, — чтобы все знать. Например, знать, что тебя, мальчик, зовут Пашкой Гераскиным, а выбрал ты для практики первобытную эпоху, потому что тебе очень хочется собственными руками убить мамонта.

— Откуда?.. Быть того не может! — воскликнул Пашка. — Я даже маме не сказал. Я вообще никому об этом не говорил.

— Но ведь подумал, — ответил пират и захохотал, показывая три оставшихся зуба. — Нам этого достаточно. Кстати, только попробуй поднять руку на мамонта — я лично в первобытную эпоху отправлюсь, чтобы тебе уши надрать.

Наверное, вахтер нажал какую-то кнопку или просто говорил так громко, что его голос был слышен по всему институту. Не успел он закончить свою грозную речь, как в коридоре показался худой, лохматый, подвижный, как ртуть, младший научный сотрудник Ричард, старый друг Пашки и Алисы Селезневой.

— Сильвер Джонович, зачем вы так запугиваете практикантов? — спросил Ричард. — Посмотрите, на ребенке лица нет.

— Нет лица? — Пират наклонился к Пашке, потрогал жестким указательным пальцем кончик его носа и заявил: — Ошибаетесь, гражданин младший научный, — есть лицо, но глупое.

Ричард взял Пашку за руку и потащил прочь от вахтера.

— Ты на него не обижайся, — говорил он на ходу. — Что с него взять? Дикое существо, прибежал к нам из своего времени, спасаясь от расправы. Его приятели хотели зарезать. Мы весь институт перевернули, искали его, а он прятался в вентиляционной трубе. Чудом остался жив. В общем, не удалось нам от него отделаться — пристроили на работу, он и старается.

— Он что, телепат? — спросил Пашка. — Откуда он узнал, что я хочу в первобытную эпоху попасть и на мамонта охотиться?

— А он ночью к компьютеру подключился и запомнил все, что у нас есть о практикантах.

Пашка не стал объяснять Ричарду, что тот ошибается. Ни в каком компьютере нет сведений о Пашкиной мечте, которой он ни с кем не успел поделиться.

В кабинете Ричарда был беспорядок. Непроходимый, окончательный и такой дикий, что только сам Ричард мог в нем разобраться.