Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла - 2

И Юля опустила трубку на рычаг. И заметила в квадрате выбитого стекла, что от будки тянется к столбу черный провод.

Она постояла еще, сама не понимая: огорчается ли, что разговор с Фаддейкой не получился, или все-таки довольна, что в трубке не оказалось мертвой тишины? Потом вдруг вспомнила давнюю детскую книжку о телефонных гномах, усмехнулась и сказала довольно громко:

— Эх ты, Фаддейка-Фаддейка…

— Чего?

Он стоял в шаге от будки.

Это было настолько непостижимо, что Юля, как и там, на выставке, не сумела удивиться. И даже не обрадовалась. Только обмякла как-то и шепотом сказала:

— Батюшки, это ты?

И тут же поняла, что не он. Какой-то мальчишка. И вид-то даже непривычный для Фаддейки: новенькая школьная форма, вязаный красно-синий колпачок…

Но огненные-то клочья, рвущиеся из-под шапки, — чьи?

Взгляд с насмешливой искрой — чей? И улыбка-полумесяц! Ой, ма-ма-а…

— Это ты?!

Он сказал с ехидцей:

— Это мой прадедушка Беллинсгаузен. Ты что, за сутки разучилась узнавать?

Юля ухватила его за плечи:

— Господи, откуда ты свалился?

— С Марса, — хихикнул он, но тут же заулыбался радостно и хорошо. — С вокзала, конечно! Час назад!

— Да как ты успел-то?

— Очень просто. Приехал в Среднекамск, а через три часа на обратный поезд…

— Один?

— Первый раз, что ли!

— Фаддейка… Ты сбежал?

— Вот еще! Мама сама на поезд проводила… Видишь, и форма на мне, и учебники я привез. Первую четверть здесь проучусь…

«Хорошо-то до чего!» — подумала Юля, чувствуя, что все это — как бы продолжение сказки с цветочным портретом. Но тут же кольнула тревога.

— Фаддейка… А как же мама отпустила тебя? Она ведь… ну…

Он вскинул потемневшие глаза и сказал с сумрачной решительностью:

— Хочешь знать, как? Очень просто. Полсуток ревел без передыха. — И замолчал, говоря глазами: «Теперь презирай, если хочешь».

— Какой же ты молодчина! — сказала Юля.

Тогда Фаддейка заулыбался опять:

— Ага!

— Нет, ну ты просто… ты волшебник какой-то.

И опять он сказал:

— Ага, конечно. — И добавил деловито: — Пошли домой, чего стоять. Есть хочется.

— Ой, и мне хочется, я сегодня не обедала… Фаддейка…

— Что? — сразу насторожился он.

«Не надо спрашивать», — подумала Юля и, конечно, не удержалась:

— А ты… все-таки почему ты так очень хотел вернуться?

Ой, хорошо, что он не набычился и не ощетинился насмешливыми шипами. Усмехнулся добродушно:

— Тебе опять одна причина нужна, да? А их много.

— Ну… а какие? — сказала Юля уже посмелее.

— Во-первых, из-за тебя… Помнишь, ты обещала мне мотив той песни про коня напеть? Так и не успела. Вот теперь никуда не денешься. — Он стрельнул золотистым глазом.

— Не денусь, — кивнула Юля.

— Во-вторых… ну, тут еще с ребятами дела всякие. В-третьих, тете Кире одной скучно. Она ведь не по правде ворчит, что намучилась со мной…

Они шли к дому, Фаддейка глянул на Юлю сбоку, быстро и нерешительно. Словно было еще какое-то «в-четвертых», но он стеснялся. Юля терпеливо молчала.

— Боялся, что конь уйдет, — тихо сказал Фаддейка.

— Конь?

— Ага… — Он смотрел теперь на Юлю без всякой усмешки, смущенно даже, но глаза уже не отводил. — Юль… Понимаешь, мне показалось, что я тебя бросил, когда уехал. А если бросил — это все равно, что предал…

— Но ты же не виноват был, — с прихлынувшей благодарностью отозвалась Юля. — Ты же не сам!

— Не виноват — это если совсем ничего не можешь сделать. А я все-таки ведь мог… Вот видишь, приехал.

«Умница ты моя», — чуть не сказала Юля, но не решилась и только спросила:

— Фаддейка, а конь-то при чем?

Он поддел новым ботинком валявшийся на досках яблочный огрызок и проговорил с запинкой:

— Ну… это на Марсе обычай такой… То есть примета… Если человек кого-то предал, от него уходит любимый конь… Не веришь?

— Верю, — поспешно сказала Юля и вдруг спросила, поддавшись новому толчку радости: — Фаддейка, а мы слазим еще на колокольню?

— Само собой! — сказал он, будто ждал такого вопроса. — Когда деревья золотые, знаешь, какая красота с высоты видится! Я и для этого приехал тоже…

— Да, в самом деле много причин…

— Конечно… Письмо вот одно ждал, а его все не было. А сейчас прибежал с вокзала, заглянул в ящик, а оно есть!

— Важное письмо?

— Еще бы.

Юля вздохнула. Никогда в жизни не бывает, чтобы все хорошо. И несмотря на радость от встречи с Фаддейкой, где-то позади этой радости все равно сидела в Юлиной душе колючая тревога из-за Юрки, из-за непришедших писем. Теперь тревога ожила и, словно проснувшийся игольчатый еж, выбралась из норы на свет. И Юля не сумела загнать ее назад. Грустно (и все же с капелькой наивной надежды, что сказка продолжается) Юля проговорила: