Анатолий Мошковский: Заблудившийся звездолет. Семь дней чудес

— Хорошо, я согласен на Альку, — сдался наконец Колесников. — Но чтоб и ее включить в экипаж…

— Включим, — сказал Толя. — А кто пятый? И захотят ли они полететь?

— Пятого найдем… Поговори пока что с этими… Ты человек вежливый, обходительный, тихий, а я только напорчу…

«Уж это точно», — подумал Толя и стал размышлять, как завести с ребятами разговор, с чего начать. Он даже ночью проснулся и все думал о том же. Вот если б Сережка был сейчас не на своем Марсе, а Петя Кольцов, весельчак и насмешник с вечно растрепанными волосами, не в Хрустальном, а добрый и мягкий Андрюша Уваров не на своих дальних раскопках, — все было бы легко…

Не нужно было б их уговаривать: сразу б согласились лететь с ним! А вот в Альке Толя не был уверен до конца…

Утром он пораньше встал и вышел во двор. Он хотел перехватить Альку с отцом. Однако, выйдя из подъезда Толя смутился, увидев у платана Жору. Жора время от времени позевывал и поглядывал вверх. Волосы его были тщательно расчесаны набок, рубаха аккуратно заправлена. Вдруг Жора перестал зевать, и с лица его исчезли даже остатки сна…

Конечно же, в окне появилась Леночка. Ну как Жора не понимает: она всегда посмеивается над ним, над его аппетитом и бездельем, а он…

Толе вдруг стало неловко: еще подумают и про него…

И Толя, незамеченный, отошел к воротам. Минут через десять у гаража взревел двигатель автолета, и Толя, увидев в нем Альку с отцом, загородил ему путь и раскинул руки:

— Возьмите и меня!

— Я же говорил тебе, Толя, что там очень большая глубина, — сказал Андрей Михайлович. — И Алик будет на берегу, нельзя вам…

— И я с ним! — крикнул Толя и прыгнул в откинувшуюся дверцу.

Минут через двадцать автолет остановился у берега, возле пустынных, диких скал. Андрей Михайлович перелез с этюдником в маленький, видимо постоянно стоящий здесь катерок и двинулся на нем в море.

— Сегодня он хочет закончить картину, — сказал Алька, — положить последние мазки, а это самое трудное… Отцу кажется, что эта картина лучшая из всего, что он написал, и я всю ночь не мог спать и хочу первый увидеть ее!

— Ну хорошо, тогда я отвернусь и посмотрю ее после тебя…

— Какой ты, Толька! — захохотал вдруг Алька и потряс Толю за плечи. — Ну что с тобой делать?! Нельзя же быть таким… Вместе увидим!

Катер уходил все дальше, уходил в открытое море, туда, где на морском дне с незапамятных времен лежал непонятно каким образом сохранившийся эсминец — так когда-то назывались довольно большие суда, обшитые толстой броней, вооруженные пушками и торпедными аппаратами, которые предназначались для уничтожения людей, кораблей, самолетов и обстрела береговых укреплений. Этот эсминец, судя по некоторым уцелевшим в архивах документам, отважно защищал берега от кораблей и самолетов фашистской Германии и был потоплен. Алькин отец случайно обнаружил его во время поисков интересных подводных пейзажей. Эсминец готовились поднять, чтоб превратить в музей, и художник хотел написать его на морском дне.

Толя оторвал глаза от бескрайнего моря и сказал:

— Когда-то люди убивали друг друга… Не верится, что все это было.

— Было, но очень давно… — ответил Алька, глядя на уменьшающийся катерок с отцом. — Сейчас он нырнет к эсминцу и будет писать, пока хватит в баллонах кислорода.

— Слушай, Алька, — внезапно сказал Толя, — можно с тобой поговорить как с другом?

— А почему ж нет? Конечно.

— Я знаю, тебе на Земле хорошо, и мне на ней хорошо… Но ведь нельзя ни на минуту забывать, что мы не одни во Вселенной, что есть там планеты, на которые еще не ступала нога землянина, на которых все не так, как у нас…

— А я и не забываю, — едва успел вставить Алька. — Нет двух одинаковых планет, но ведь на Земле и даже в нашем Сапфирном работает немало консультантов оттуда по обмену межпланетным опытом, и они рассказывают нам…

— Мне мало этого! — Глаза Толи сверкнули. — Я сам хочу увидеть тех, кого никто не видел, побывать там, где никто не был, почувствовать то, чего никто не чувствовал!

— Ого! — сказал Алька и прошелся вокруг автолета, раскидывая туфлями легкий, сыпучий, еще прохладный песок, потом взял свой маленький этюдник.

Однако он так и не открыл его, потому что Толя продолжал этот не совсем понятный ему разговор.

— А тебе, значит, не хочется всего этого, да?

— Почему не хочется? Очень хочется! Но ведь мы с тобой еще не готовы ко всему такому… И потом, Луна, например, мне уже порядком надоела!