Виталий Каплан: Ведьмин Дом, или Тихие игры в помещении…

Он замолчал. Легче на душе не стало. Что же все-таки Санька задумал? Мутная, серая волна вновь поднялась из живота, подступила к горлу тошнотой. Похоже, на этот раз ему не удастся себя сдержать.

Появился Санька, что-то пряча за спиной. Ребята молча расступились перед ним – словно пешеходы перед грузовиком.

– Ну что ж, приступим, – сказал Санька, вытащив руку из-за спины. Все невольно вздрогнули, по палате пробежал приглушённый шепоток. Надев на правую руку рыжую перчатку, Санька сжимал в ней здоровенный пучок крапивы. Той самой, кусачей, с Земляничной Поляны.

– Ну, чего ждёшь, Серый? Видишь, что это? Понял, зачем? Повоспитываю тебя. В наказании что главное – воспитательный эффект. Так что штаны долой – и на живот. Я давно уже говорил – порка тебе не помешает.

Вот оно как! Ну и сволочь! Все мышцы у Серёги напряглись. Ещё секунда – и он бросился бы на Саньку. И Санька, прочитав его взгляд, невольно отшатнулся.

А Серёга стоял. Он не знал, что делать, его скрутило от беспомощности. Она, беспомощность, сковала его, опустошила мозги. Серёга с ужасом понимал, что не способен сейчас ни на что решиться, что сейчас он словно кукла, которую сжимают чьи-то невидимые лапы.

– Ну, чего сидишь, – опомнился Санька. Штаны до колен – и на койку животом. А девок чего не позвали? – укоризненно обернулся он к ребятам. – Они что, не люди? Им тоже интересно!

…За окном сверкнула жёлто-розовая молния. Громыхнуло – и вновь ударила ослепительная стрела. В мертвенном свете вспышки Серёга увидел, как кто-то вдруг рванулся сквозь толпу. И узнал. Это был Лёха. Он подскочил к Саньке, схватил за руку, вырвал пучок крапивы и начал наотмашь хлестать его по лицу, по глазам.

– Ах ты сволочь! Ах ты мразь, – повторял он сквозь зубы, размахивая пучком.

Через несколько секунд Санька опомнился, оттолкнул Лёху и принялся утирать лицо. Глаза его лихорадочно поблёскивали.

– Ну, Маслёнок, вот ты и дождался, – закричал он с каким-то радостным отчаянием. – Я-то всё молчал, всё думал тебя простить – да выходит, нельзя. Все внимание. Сейчас я кое-что интересненькое расскажу про нашего Лёшеньку. Все внимание!

Серёга увидел помертвелые Лёхины глаза.

– Внимание! Наш Маслёнок – зассыха! Почти каждую ночь в постель дует. Его бабка Райка жалеет – он ей на рассвете зассанную простыню тащит, а она его ругает и чистую даёт. А потом где-то специально для него стирает. А знаете почему она это делает? Потому что она его родная бабка! Она специально из-за него в лагерь уборщицей устроилась, чтобы ему пелёночки менять! Вот так-то! Наш Маслёнок – зассыха! Да хоть сейчас проверить можно – сегодня бабка поздно заявилась, не успела ему простынку сменить! – и Санька, подскочив к Лёхиной кровати, одним рывком сдёрнул одеяло.

На простыне расплывалось большое жёлто-синее пятно.

Все молчали. Всех как молотком по голове треснуло. А Лёха, отшатнувшись к стене, весь вжался в неё.

…К стене, где-то на высоте полуметра, был прикован Лёха. Совершенно голый, истерзанный. Казалось, он был в сознании, но вот-вот его мог потерять… Мёртвый свет ламп, подобных застывшим молниям, заливал камеру. Замерли сотрудники в нишах… Замер улыбающийся, в синем халатике, Санька…

Голова точно взорвалась. Исчезли палата, тумбочки, измочаленные крапивные стебли на полу… Он летел вниз по голубому туннелю, и рвались какие-то огромные чёрные цепи, сверкали молнии, падали с треском каменные стены, и отовсюду на него смотрели глубокие, изломанные мукой Лёхины глаза.

Серёга прыгнул. Коротко влепил Саньке под подбородок и тут же – локтем по затылку. И коленом в пах.

Санька, вскрикнув, завалился и упал, треснувшись лбом о дощатый пол. Серёга рванулся к нему, а вслед за ним и другие, прозревшие, несчастные, обжигаемые едким стыдом.

Но Лёха оказался быстрее. Он встал возле лежащего и воющего Саньки.

– Не трожьте. Хватит с него. Что мы, звери?

И толпа отступила. Серёга медленно разжал кулаки.

Вот так. Вот всё и кончилось. Чего же он ждал до сих пор? Почему сразу, прибежав из лесу, не набил этому скоту морду? Всё ждал, высчитывал, в Штирлица игрался… Вот и доигрался. Неужели нужна была Лёхина мука, чтобы, наконец, всё понять? Ну почему он думал только о себе, о том, что ребята про него скажут? Боялся своего унижения, а вышло так, что добился Лёхиного. Ну почему не раньше, почему только сейчас рассыпались стены, порвались цепи?

Санька медленно сел на полу. Лицо у него было в крови и слезах, губа оказалась разбита, на лбу стремительно росла сизая шишка.