Владислав Крапивин - «Чоки-чок», или Рыцарь Прозрачного Кота

Ыхало насмешливо запыхтело. Увлечение кота Филарета (то есть его тени) оно считало причудой. Однако дразнить Филарета не стало, только заметило:

— Ну посуди, какие у ребенка могут быть редкости?

— Всякое случается, — возразила тень. Потом, как настоящий кот, выгнула спину, потянулась и муркнула:

— Ыхушко, сделай одолжение, а? Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал…

— Бездельник. Ладно уж, иди сюда… — Ыхало с тень-Филаретом были давние приятели.

Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила:

— Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся…

— Будто можно по правде оторвать тень кармана, — проворчало Ыхало.

— Всякое бывает… Мур-р…

— Просыпайся, засоня!

— Сам засоня… Леша — калоша…

— Даша — простокваша.

— Лешка — поварешка.

— Дашка — промокашка…

Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например:

«Лешка — …»

Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо.

Или:

«Дашка — …»

Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо.

Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала:

— А я маме скажу…

— Ябеда, — говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной.

В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной — троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила:

— Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…

Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.

И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась.

Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась.

…Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка — рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка — девочка, а Леша — мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки — на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин — торчал как сапожок. А глаза были мамины — светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина — без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо — папино — слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой — маминой — щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка.

А рот у Леши был не папин и не мамин, а свой собственный. Большой и толстогубый. Иногда улыбчивый, а порой упрямый.

Про Дашу же рассказывать много нечего. Она вся была в маму. Знакомые так и говорили: «Какая у вас славная девочка! Мамина копия…»

Мамина копия нерешительно сказала:

— Леша — старая лошадь… — Она и сама понимала, что это не очень удачно.

Он рассеянно откликнулся:

— Даша — манная каша… — И насторожился: — Тс-с…

Он сел в своей кровати. А Даша, наоборот, ойкнула и вжалась в подушку. Натянула до глаз одеяло.

Комната была просторная. Мебель в ней стояла разная — и знакомая, из прежней квартиры, и та, что осталась от старой хозяйки. У двери возвышался широкий платяной шкаф с львиными мордами на дверцах. А за дверцами кто-то шебуршал. Потом громким виноватым шепотом попросил:

— Извините, пожалуйста, не могли бы вы меня выпустить?..

— Мама… — пискнула Даша. Громко завопить она не могла, голос пропал от испуга.

Леша сперва тоже хотел позвать маму и папу. Но пересилил страх. Такой был у Леши характер: если рядом кто-то боялся, сам он делался смелее. Наверно, из упрямства.