Жил он бирюком. Где-то в лесной чащобе, куда редко захаживали путники, стоял, как поговаривали, неказистый, но крепкий, как и его хозяин, бревенчатый дом. В деревне дед показывался нечасто, но людей не чурался. Если была нужна помощь – помогал. И только одним исключительным вечером – сегодняшним – Дед Пахом приходил в избу, в которой собиралась вся ребятня деревни – и как только угадывал, ведь шёл, без подсказки, прямиком к нужному дому и вещал сказы. Как, когда и почему это повелось, уже не ведали ни стар, ни млад. Хотя взрослые побаивались деда, порою величали Лешим, но ребятня души в нем не чаяла и сказы ждала с превеликим желанием.
Пахом снял тулуп, в котором ходил и летом, и зимой, бросил в угол у входа. Туда же полетела меховая шапка. Аккуратно поставил крючковатый извивающийся посох, прислонив его к стене, куда была скинута одежда. Сел на свободную скамью. Поднял заранее приготовленные гусли. Погладил, проведя рукой по изгибу инструмента. Коснулся струн, вслушиваясь в звук, зависший в комнате. Довольно хмыкнул. Затем пристально, словно желая удостовериться, что нынешние слушатели достойны внимать сказам, посмотрел в глаза вновь притихших детей. Улыбнулся сам себе, довольно кивая, и ответил на просьбы:
– Ну, слушайте, внучатки. То было, или еще не свершилось, но обязательно случится. А может быть, и никогда не было того, что я вам поведаю, и не случится до скончания веков. То было в далеких-далеких землях, а может, совсем рядом, за околицей…
– На наших тропках?
– На тропках, на тропках!
Не удержавшись, открыли рты самые смелые да непоседливые.
– А может, и в березовой рощице!
– А может, и там, на лугах, что у реки. Или не на лугах, а в садах Ирия.
– Или на путях, уводящих за мостик?
Вторили первым ребята побоязливее, переборовшие свой испуг, не отворачиваясь от взгляда Деда Пахома.
– А может, и на путях, что ведут к калиновому мосту.
– Деда, а ты сам видел?
Старик хмыкнул, утирая расползшиеся в улыбке губы, примечая самых смелых, отмечая ребятишек, которые сумели побороть свой испуг, и отдельно заприметив тех, кто не посмел раскрыть рта, хотя было видно, что вопрос задать горячо желал.
– А то сам, а то не сам. Что было или не было, то видывал или нет. А может, слыхивал, а может, и причудилось. Байки всё это, сказы, да присказки, легенды и предания, – он наставительно поднял указательный палец. – Да только в каждом сказе есть свой урок, который вам стоит запомнить и выучить.
Огонь, пляшущий на лучине, споткнулся о край куцего огарка, едва не упав с тонкой древесной жилки, с испугом качнулся, отстраняясь от порывистого движения мозолистой руки, выпрямился и робко вступил на новую, длинную жилку, по которой ему предстоит проделать увлекательный путь, скрашенный занимательным рассказом и думами о вечности, из которой он пришел по велению умелых рук, ударивших о кресало, и куда вернется после окончания своего безысходного танца.
Пальцы Деда Пахома коснулись струн. Растекаясь нежно пульсирующими волнами, мелодичные звуки заполнили комнату. Они текли неспешно, окутывая и обволакивая собравшихся ребятишек. Повинуясь внутреннему порыву, дети подались вперед, замерли, готовые с головой окунуться в открывающийся им дивный мир. В такт мелодии неожиданно раздался негромкий сладкозвучный голос сказителя:
– Вязкие зимние сумерки дрогнули…
Самый редкий день в году
(Кощеев день)
Двадцать один год до Купальской ночи 1 1 Сказы хронологически между собой не связаны. Для понимания времени повествования точкой отчета выбран день Купальской ночи, описанной в книге А. Окольникова «Ратибор и волшебство Купальской ночи».
Вязкие зимние сумерки дрогнули. Ожидая прихода рассвета, они, доселе укутавшие наст, незначительно отступили, скользя по хрустящему снегу, но всё же ночь, неуклонно теряющая власть, оставалась ещё достаточно непроглядной. Под стоны заунывно плачущего ветра хрустела снежная корка. Мгла, окутавшая всё вокруг, поёрзала и устало расступилась, выпуская из своего марева огонёк, зажатый в руке девочки, которая, ничуть не страшась темени, упорно шагала по твердому насту, изредка проваливаясь в сугроб.
Малютка остановилась, выдохнула. Сняла с правой руки большую варежку, зажав её подмышкой, поправила непослушные волосы, пряча их в мех туго завязанной шапки-ушанки, дыхнула в рукавицу и вновь надела её. После подвигала уставшими плечами – сшитый на вырост тулуп был тяжеловат для хрупких плеч. Затем огляделась, решая: не сбилась ли с пути, и, убедившись, что идет в верном направлении, затопала дальше, с усилием поднимая обутые в тяжелые большие валенки ноги.
Читать дальше