Олег Раин - Два мудреца в одном тазу...

Или вот на днях мы в магазин с мамой заходили — и тоже вышел казус личного свойства. Пока мама набирала в корзинку продукты (а она это ой как любит!), я скучал у дверей. Косился на зевающего охранника и сдвигал брови. Потому как нельзя зевать на посту. Я ведь у доски не зеваю, хотя тоже очень хочется. Так и весь магазин прозевать можно. А если булку кто лишнюю вынесет? Или коробку конфет? Могут ведь и ячейку запросто вскрыть.

В общем, пришлось это дело взять на себя. Пока охранник глаза тер да зевал, я прошелся вдоль металлических ящичков, проверил ключи на открытых дверцах. Разумеется, несколько бирок с ключами отсутствовали. Охрана, блин!.. Попутно пересчитал сложенные стопкой корзинки, но сбился. Люди посматривали на меня с любопытством. Чтобы они понимали, что я здесь не просто так, я напустил на себя важный вид и сложил руки за спину. Вроде как и я вместе с охранником. И пусть не думают, что если один зевает, то и второй прошляпит кражу. А что маленький, так, может, это… На полставки! Как моя мама в институте. С виду я, конечно, не Илья Муромец, но кто знает, что у меня в карманах и за поясом? Может, в правом кармане у меня разрядник, а в левом — револьвер травматический?

У касс между тем возникло недоразумение. Сканер не считывал какой-то там код, и это показалось мне подозрительным. Я подошел ближе и только тут разглядел лицо кассирши — миловидное, с такими же, как у меня, сердито сдвинутыми бровями. Я почему-то это сразу уловил, что мы с ней похожи.

— Маша, перебей сливу! — крикнула кассирша и протянула пакет таким изящным движением, что в груди у меня сладенько екнуло. Очередь терпеливо ждала, а кассирша хмуро поглядывала вокруг и барабанила красивым маникюром по стойке. — Ну где она там?

— Наверное, сливу сажает, — басовито пошутил кто-то в очереди. — Ждет, когда вырастет…

Кассирша не улыбнулась, и я тоже решил, что шутка плосковата.

— Да-a, сейчас накопим народу… Миша, сбегай за ней. Пусть поторопится, — скомандовала кассирша, и охранник, оказавшийся Мишей, послушно потопал выполнять приказание.

Я даже на миг растерялся. Получалось, что выход теперь охранял я один! Ни фига себе! А если вооруженное ограбление? А если люди в масках и с автоматами? Все ведь поверили, что у меня разрядник, а на самом деле ни разрядника, ни даже простенькой рогатки. Конечно, пару приемов карате я знаю… Видел в одной киношке. Но у грабителей-то обычно автоматы! И может, бомбы даже…

— Ну вот, теперь все пропали, — раздался знакомый бас. — Ни Маши, ни Миши. Опасно посылать кого-то вдвоем.

Кассирша фыркнула, а я подумал, что, пожалуй, мужчина прав. Засаду могли устроить и в глубине магазина, а если служащих только двое, то что они сделают против толпы грабителей.

— Вот же черт, ноги затекли! — ухающее произнес все тот же мужчина. Он явно не умел молчать, и кассирша тут же дала ему укорот.

— Ноги не ноги, а ругаться нечего, не в троллейбусе.

Мужчина смущенно затоптался, не зная, что ответить. А может, его смутило упоминание троллейбуса. Меня, если честно, тоже смутило. Даже в голове что-то скрипнуло от натуги. Я с уважением взглянул на кассиршу. И подумал, что в такую, точно, можно влюбиться. Во-первых, симпатичная, во-вторых, боевая, в-третьих, голосистая. Прямо Жанна д’Арк! Мне такие боевые всегда нравились. Можно даже жениться, когда вырасту. Если она не успеет выскочить замуж. Главное, с такой можно спокойно по городу гулять — даже по самым глухим районам. Никакая шпана не прицепится…

Я запоздало вдруг испугался, припомнив, что там, в глубине магазина, находится моя мама, но в этот момент все трое показались между прилавками. В смысле — Маша, охранник Миша и моя мама с корзинкой. Касса вновь заработала, очередь обрадовано забурлила.

Перед тем как выйти из магазина, я послал два взгляда: один неодобрительный — сонному охраннику и второй влюбленный — голосистой кассирше, имени которой я даже не знал. Ну да узнаю, когда подрасту. Если дождется, конечно. Женщины — они ж ветреные. Я по своей Дашке знаю. Всех своих детсадовских кавалеров, считай, позабыла. И Олечка меня бросила ради Вовыча. А как жить дальше, если Вовыч мне друг? Получается, если любят его, значит, он предатель? Но ведь и я ему друг. Значит, обязан желать добра. И Олечке, и ему. Иными словами, будет им хорошо, стало быть, и в моем садочке расцветут ананасы. Тогда почему все не так? Почему мне муторно и плохо?

Если звук шагов еще можно было принять за галлюцинацию, то человеческий голос мы не спутали бы ни с чем. Потому и начали вопить одновременно.