Лайза Николь - Винсент и Самый Необыкновенный Отель в Мире [litres]

– Я отправляюсь в отель, чтобы работать, а не подстерегать гостей. И тебя туда не пущу!

Роуз прекратила мольбы. Она скрестила руки на груди и закусила верхнюю губу. Выдержала драматическую паузу и возобновила натиск:

– Почему ты встаёшь у меня на пути? Что я сделала тебе плохого? – она так уставилась на Винсента, будто хотела просверлить его взглядом до самых печёнок. – Ты ревнуешь! – она самым драматическим образом развернулась на месте, так что взлетели края одеяла, и ушла из комнаты. – Этот город вполне подходит для такого, как ты, Винсент, но НЕКОТОРЫМ из нас суждена другая судьба!

Винсент потёр глаза. Он поднял взгляд на открытку с изображением Самого Необыкновенного Отеля в Мире. Когда-то он нашёл её на улице, принёс домой и повесил на стене. Он не смыкал глаз полночи, смотрел на картинку и пытался представить, что ждёт его в отеле на самом деле.

Городок всегда полнился слухами. Такое место, как Самый Необыкновенный Отель в Мире, просто создано для того, чтобы порождать самые невероятные небылицы. Кое-кто даже клялся и божился, будто своими глазами видел такие чудеса, как танцующие черепахи и летающие ламы, не опасаясь прослыть записным вруном среди более благоразумных граждан. Конечно, члены семейства Уэйнрайт-Каннингэмов тоже постоянно являлись объектами разных сплетен. И не все истории казались смешными. Воспитанные люди отзывались об этой семье как об «эксцентричной», тогда как менее воспитанные просто объявляли их ненормальными. Однако Винсенту хватало здравомыслия не опускаться до слухов и стараться составить собственное мнение. Он вскочил с кровати и принялся одеваться. Наверное, если бы у него был прибор для измерения волнения, его бы зашкалило!

Папа Винсента уже успел проснуться и был занят делом. Он хлопотал на кухне.

– Доброе утро! Если не хочешь варёные яйца, приготовь что-нибудь сам. Мама всю ночь была с Томом. Хотела подремать хоть немного, прежде чем я уйду.

Томом звали младшего брата Винсента. Ему было четыре с половиной года, а он так и не начал говорить. Судя по всему, родители готовы были решиться отдать мальчика в специальную школу. И хотя они старались не подавать виду, Винсент понимал, как они из-за этого переживают. Они постоянно вели какие-то переговоры о новых тестах и упражнениях. И хотя на это уходили все деньги, ещё никто из приглашённых специалистов так и не смог объяснить им, что с Томом не так. Собственно, благодаря Тому Винсент узнал музыку Баха, когда заиграли туфельки Флоренс. Классическая музыка была единственным, что успокаивало Тома, когда у него случалась очередная из ужасных истерик: малыш мог рыдать часами, как заведённый. Но стоило прозвучать мелодии Баха, Бетховена, Стравинского или Шостаковича – он моментально замолкал, плюхался на спину – раскинув руки и ноги, как морская звезда – и слушал. К несчастью, Том не принадлежал к любителям поспать, и когда Том просыпался задолго до рассвета, мама или папа ставили одну из самых длинных симфоний, какие могли отыскать, и пытались подремать ещё хоть немного. Вот почему нежные звуки пианино, проникавшие из соседней комнаты, всегда являлись грустным напевом об очередной нелёгкой ночи.

– Ты уверен, что справишься сам, если будешь ночевать в отеле? – спрашивал папа, одновременно натягивая чёрные резиновые рабочие сапоги и зажигая плиту. – Я бы с удовольствием принял их приглашение, чтобы составить тебе компанию, но ты же знаешь, нам не разрешают пропускать смены. Сейчас у нас на счету каждый грош: мы откладываем деньги, чтобы показать Тома хорошему специалисту. А мама не может оставить твоего брата без присмотра.

– Не беспокойся, пап, – ответил Винсент, стараясь не показать, как он расстроен. – Вот погоди, если всё получится, может, и для тебя там найдётся работа.

Папа Винсента работал на фабрике «Кот-Рыболов» на окраине города: там выпускали кошачьи консервы. В Бэрри все работали на этой фабрике. Она воняла так, что была главной достопримечательностью, которую запоминали все, кто побывал в городе. Тяжёлый смрад скапливался над ним к середине рабочего дня и висел над улицами даже за полночь. Всякий раз, когда очередные полтонны перемолотых в фарш креветок и рыбы, смешанных с желе, отправлялись в огромную фабричную печь, она выпускала новое облако удушливого бурого чада. Хорошо хоть сами жители городка давно привыкли к этой вони. Ведь известно, что если ты дышишь чем-то всю жизнь, то постепенно перестаёшь это замечать.