Владислав Крапивин: Тридцать три – нос утри…

Винцент Аркадьевич ощутил к незнакомому Вовке симпатию.

– А почему Печки-Лавочки? Глупое прозвище.

– Ничего не глупое! Из-за фамилии…

– А чем плохая фамилия? Был в свое время такой ученый, знаменитый конструктор боевых самолетов!

– Ну, так это конструктор – знаменитый. А наш-то Лавочкин просто “Вовка – не боли головка”…

– Вы его еще и так дразните?!

– Ага… Только не часто. Он такой. Терпит-терпит, а потом как бросится! Не дай Бог, если догонит!

– А что сделает?

– Мне один раз чуть косу не выдрал.

– Ну и правильно.

– Ничего не правильно! Ты ведь не знаешь, в чем дело!

– Я знаю тебя.

– А я его тоже огрела. Он даже ревел, вот…

Сообщив это, Зинула надулась. Всерьез. А Вовка Лавочкин между тем еще раз поправил рюкзачок и деловито удалился из поля зрения.

Зинаида тяжело сопела. Чтобы смягчить обстановку, Винцент Аркадьевич примирительно сказал:

– А зачем ему дневник-то прятать? И почему он с рюкзаком? Ведь каникулы же у вас!

– Каникулы у тех, кто добросовестно учился в году, – с ощутимым самоуважением сообщила Зинуля. – А такие, как Лавочкин, будут заниматься до тридцать первого мая. А кое-кто и дальше. Так решила наша завуч Венера Григорьевна.

“Ясно, что за Венера” – сказал себе Винцент Аркадьевич. И опять посочувствовал в душе Вовке Лавочкину.

– А что, неужели он двоечник?

– Не двоечник, а… он непредсказуемый ! Так говорит Анна Сергеевна. В этом все дело.

– Не понимаю…

– Ну… от него не знаешь, чего ждать! То пятерки, до еле на троечках ползет! То тихонький ходит всю неделю, а то… в субботу притащил во-от такую брызгалку! С мягкой бутылкой из-под газировки! Говорит: это салют в честь окончания учебы. И прямо на уроке давай всех поливать!..

– Но вы же сами, наверно, все визжали от радости!

– Мы-то от радости… А Анна Сергеевна говорит: кому-то конец учебы, а кто-то еще походит в школу до конца месяца. За свое поведение… Только он ведь все равно не ходит! Ты же сам видел: гуляет в лопухах и галок в небе считает…

– Я бы тоже гулял. Разве это справедливо лишнюю неделю гонять человека на уроки за какую-то брызгалку!

– Не за брызгалку, а за всякое…

– Зинуля, ты зануда, – Винцент Аркадьевич встал. – Шагай отсюда, моя дорогая, мне надо работать.

1

Сейчас работа шла хуже. Мешали сосредоточиться посторонние мысли. И почему-то все время вспомингался тепловоз на насыпи – с усатым машинистом и мальчишкой.

Винцент Аркадьевич не устоял перед соблазном, опять сел к трубе. Но теперь насыпь была пуста. Лишь скакали по блестящему рельсу воробьи. Винцент Аркадьевич повел трубой пониже: нет ли чего интересного в других местах? В поле зрения косо поплыли дощатые дома Стахановской улицы. В одном доме на втором этаже было распахнуто окно. И… в этом окне Винцент Аркадьевич увидел уже знакомого Вовку Лавочкина.

Он узнал Вовку по звездно-полосатой рубашке. Вовка был виден по плечи (видимо, стоял у окошка на коленках). Локти он поставил на подоконник, а лицо его было скрыто кулаками и подзорной трубой, которую он в этих кулаках держал – приставил ее к глазу.

Труба была не такая, как у Винцента Аркадьевича, маленькая. И скорее всего, самодельная: над объективом топорщился клочок отклеившейся бумаги. Конечно, приближала она не в сорок раз, а где-нибудь раз в пять, не больше. Но… все-таки приближала. И когда две трубы сошлись – объектив в объектив – Винцент Аркадьевич понял, что Вовка видит его.

Он, Вовка Лавочкин, оторвался на миг от окуляра, отвел в сторону лицо. Брови его смешно приподнялись, глаза округлились, лоб сморщился. Вовка прикусил нижнюю губу. Потом почесал кудлатое темя. И снова приник к окуляру.

Так они смотрели друг на друга с полминуты. Потом Вовка поднял над плечом ладонь и качнул ей из стороны в сторону. Помахал ему, незнакомому пенсионеру. И будто ниточка протянулась между двумя объективами. От улицы Тобольской до улицы Стахановской. Над огородами и крышами, над заросшим пустырем… Винцент Аркадьевич тоже поднял руку.

Нет, он не помахал Вовке. Словно что-то его толкнуло – он качнул пальцы к себе. Этакий приглашающий жест. Иди, мол, ко мне, Вовка.

И тот понял!

Высунулся из окна по пояс и закивал. И скрылся…

Вот как все получилось. Неожиданно и странно. Винцент Аркадьевич был смущен. Что же теперь делать? Ждать Вовку Лавочкина в гости?.. Ну а что такого? Пусть придет. Посмотрит большую трубу, расскажет, как мастерил свою… Возможно, этот эпизод пригодится для мемуаров “Тени как шпалы”.