Кир Булычев - Город без памяти

– Ничего подобного! – раздался сверху пронзительный голос. – Ручеек полетит в Убежище с нами. – Это говорила Алина, которая сидела на большом суку прямо над их головами. – Еще чего не хватало – лететь в железном яйце! Как упадет да как кокнется – костей не соберешь!

– Ну уж, – обиженно сказал Гай-до, – где это вы видели, чтобы я падал и кокался?

– А сегодня утром в лесу? Кто валялся чуть не кокнутый и не мог взлететь?

– Но у меня топлива не было.

– Вот я и говорю, – рассмеялась птица. – Какой же ты летун, если без топлива не можешь?

– А если тебя два дня не кормить, как ты полетишь?

– Хватит, хватит! – приказал Пашка. – Сейчас не время для ссор, друзья!

Алина опустилась на землю и подошла к Ручейку.

– Ну как, полетим или будем глазеть на железное яйцо?

– Не сердись, Алина, интересно, – сказал Ручеек, – я никогда еще не видел космического аппарата. А тем более говорящего.

– В этом отношении я уникален, – сказал Гай-до.

Но тут Ручеек поднял голову и стал прислушиваться.

Птицы тоже насторожились.

– Кто-то едет, – сказал Ручеек, поднимая меч.

– Два коня, – сказала Алина и взлетела на толстый сук.

– Один конь со всадником, второй без всадника, – сказала сверху вторая птица.

Все обернулись в ту сторону, откуда доносился стук копыт.

Между деревьями мелькнуло что-то белое.

В следующую минуту стало ясно: скачут два единорога.

На одном сидела верхом Белка. Второй был без всадника.

– Ручеек! – закричала издали Белка. – Ты живой? Какое счастье!

Единороги одновременно замерли, кося глазами на Гай-до, который стоял среди сломанных ветвей и кучи листьев, сорванных с деревьев при посадке.

Белка спрыгнула с единорога и кинулась к своему Ручейку.

Она плакала от радости. Пышная копна черных курчавых волос скрыла лицо Ручейка. Он гладил Белку по плечам и успокаивал:

– Ну что ты, все в порядке, все живы, здоровы! Я рад тебя видеть.

– Ты ничего не понимаешь, – заговорила сквозь слезы Белка. – Это мое счастье, что единороги убежали от моих братьев. Я выскочила на улицу, темно, вокруг враги… и тут стук копыт. Они тоже меня узнали. Им в Городе плохо было, они воевать не хотят, они в лес хотели, они знали, что я в Городе, и искали меня, а я думала, что все-все погибли, и бородача убили, а Алисочка… – Тут Белка зарыдала.

– Что, – кинулся к ней Пашка, – что с Алисой?

– Их поймали! И Алису, и Ирию. Их поганый Вери-Мери предал, чтоб ему в колодец беспамятства провалиться! Гадкий, поганый, он меня выследил и вкушецов привел! Бородач их у ворот встретил. Он сражался, и Моро-Пари сражался, а их убили… А Ирию с Алисой в собор повезли, там их казнить будут, а я побежала, а единороги меня увидели, они все понимают…

Белка говорила сбивчиво, плакала, сама себя перебивала, но Пашка уже все понял.

– Где? – спросил он. – Где казнить?

– Их повели в собор, а потом к колодцу беспамятства.

– Где это? – обернулся Пашка к Ручейку.

– На холме посреди Города.

– Все! – крикнул Пашка. – До встречи!

– Я с тобой! – Ручеек побежал за ним.

– Справимся, – сказал Гай-до, – у тебя свой долг. Ты забыл, что должен предупредить Убежище?

Пашка прыгнул в люк. Люк мгновенно закрылся. Пашка сел в пилотское кресло. На экране внешнего вида он видел, как Ручеек что-то говорит птицам, и те одна за другой взмывают ввысь. Единороги преклонили колени и опустили к земле золотые рога. Белка и Ручеек вскочили на единорогов. И последнее, что увидел Пашка, прежде чем Гай-до, прорвав листву, вылетел снарядом в небо, были скачущие по лесу на прекрасных белых единорогах Ручеек и Белка. Они скакали рядом, держась за руки.

Под гогот толпы воины развязали Вери-Мери, тот ступил на борт колодца, испуганно вращая глазами.

– Нет! – закричал он вдруг. – Я не могу! Я боюсь!

И, сделав неосторожный шаг, упал в колодец.

Все замерли от неожиданности. И слушали… Секунд через десять донесся глухой далекий всплеск… и все затихло.

Дверца шкафа раскрылась, и оттуда выглянул Клоп Небесный.

– Что случилось? – спросил он.

– К сожалению, ваше Беспамятство, – ответил толстый вкушец, – презренный пигмей наказал себя больше, чем мы того хотели.

– Прискорбно, прискорбно! – сказал Клоп. – Но, к счастью, перед смертью он успел завещать нам, вкушецам, свое имущество. А это искупает его грехи. Продолжайте казнь!

Он схватил ближайший мешок с золотом и утянул его в шкаф.

Толстяк прокашлялся и произнес: