Дмитрий Емец - Черная-черная простыня (Сборник)

Перед самым выходом Хитров успел тихонько позвонить Петьке и после одного звонка повесить трубку – это был условный сигнал: «Я жду тебя у кладбищенского дома».

Встретившись, друзья вскоре нашли указанное место. Они бывали здесь и прежде – это был небольшой, свободный от кустарника пятачок земли недалеко от кладбищенской ограды. Один его край представлял собой обрыв. Внизу видны были ярко освещенные луной развалины кладбищенского дома. Кладбище было и внизу, и вверху. Надгробия печально серебрились в лунном свете.

Ближе к полуночи Кожаная Перчатка, Черная Секира и Желтый Ботинок зашевелились. Ботинок стал притоптывать, Черная Секира звенеть, а пальцы на Перчатке зашевелились, как змеи.

– Ты видишь? А ну как они сейчас на нас!.. – пробормотал Мокренко. Голос у него дрожал.

– Тшш!

Неожиданно Кожаная Перчатка медленно поднялась в воздух и поплыла по воздуху к горлу Фильки. Мальчик, не шевелясь, смотрел на нее. «Все, конец! Она меня задушит!» – подумал он, чувствуя, как кожаные пальцы скользят по его горлу. Но – боли не было, не было и удушья. Перчатка разжала пальцы и перебралась к Фильке на плечо.

Хитров стоял, обливаясь холодным потом, и боялся даже голову повернуть к Перчатке.

Следующей ожила Секира. Внезапно она взметнулась, свистнул рассекаемый воздух, и лезвие пронеслось всего в нескольких сантиметрах над головой Петьки Мокренко. Петька даже не пискнул, а только побледнел и медленно осел на землю. На щеку к нему что-то упало. Он машинально провел рукой и увидел, что это была разрубленная муха.

– Ты жив? – спросил Филька, все еще не привыкший к сидевшей у него на плече Перчатке.

– Жив.

– Что, Секира промахнулась?

– Нет, не промахнулась. Она просто убила муху, – одеревенелым голосом сказал Мокренко.

Желтый Ботинок ожил последним. Оставляя в земле глубокие следы, он в два прыжка приблизился к ребятам и как ни в чем не бывало замер на траве, чуть подрагивая шнурками, напоминающими плетеные удавки.

«Вот сейчас-то все и начнется!» – поежился Мокренко. Он огляделся, прикидывая, нельзя ли улизнуть, но Черная Секира, Желтый Ботинок и Кожаная Перчатка преградили ему путь.

– А я что? Я никуда и не собирался! – пожал плечами Мокренко.

Так, в томительном ожидании, прошло около часа. Огромная полная луна выкатилась на середину неба и замерла неподвижно, похожая на лишенный зрачка глаз злобного великана. Во всяком случае, так показалось Фильке.

Неожиданно старый бабушкин приемник вновь ожил.

– Хватало-Растерзало садится в гробу. Он ищет Секиру, Ботинок и Перчатку, но не находит их. Хватало-Растерзало встает из ящика, отстегивает себе руки и говорит им: «Руки, расширяйте ход! Выкапывайте меня! Сегодня моя ночь!» Руки упыря разрывают ход, – злорадно проскрипел он.

Филька подошел к краю обрыва и посмотрел на залитые луной развалины кладбищенского дома. Где-то там, в подвале, сидел теперь упырь, дожидаясь, когда руки выкопают его наружу.

Еще полчаса тишины, и голос в приемнике вновь заскрипел:

– Руки Хваталы-Растерзалы прорыли ход. Упырь снимает нос, очищает его от земли и говорит ему: «Нос, втягивай воздух, ищи их!» Нос чует вас и показывает путь! Хватало-Растерзало идет сюда. Его босые ступни продавливают землю, и под ней стонут мертвецы.

Филька неожиданно увидел, как внизу, справа от кладбищенской ограды, появилось небольшое пятнышко. С каждой минутой оно увеличивалось – и вот уже можно разглядеть длинную шаткую фигуру, не отбрасывающую тени. Высохшие ноги несут ее вперед, все ближе, ближе, ближе...

– Хватало-Растерзало скоро будет здесь и сожрет ваше мясо, и выпьет вашу кровь, – встряло радио.

– Это я уже слышал, помолчи, – огрызнулся на него Филька.

– Ах так! Ну вам же хуже! Хотело дать совет, а теперь не дам! – обиделось радио.

Вскоре Хватало-Растерзало уже стоял внизу обрыва и, задрав голову, смотрел на ребят. Глаза его горели, как угли. С огромным усилием Филька заслонился рукой, стряхивая наваждение, а потом оттащил совсем уже застывшего Мокренко.

Хватало-Растерзало расхохотался.

– Вам конец! Я в сотни раз сильнее, чем Перчатка, Ботинок и Секира! – сипло воскликнул он и быстро полез на обрыв, царапая землю когтями и впиваясь челюстями в корни и траву.

Оказавшись на краю обрыва, он протянул к Петьке свои заскорузлые руки. На каждой ладони у него было по уху, а внутри каждого уха зубы.