Дмитрий Емец - Пришельцы из холодильника

Коробок внимательно посмотрел на меня своими зрительными объективами, и я почувствовал, что старик меня понял, и мне стало приятно, потому что всегда приятно, когда чувствуешь, что кто-то из взрослых, кого ты уважаешь, тебя понимает.

– Вообще-то ты прав, Митрофан. Не все можно объяснить словами, – сказал Коробок. – Иногда более действенными бывают другие методы. Как-то на Земле, когда «Кашалот» еще только строился, к Репке пристали два ангарных робота. Здоровенные такие были ребята – вдвоем сгружали семитонные контейнеры. Я стал убеждать их извиниться. Они заупрямились. Я стал говорить, что с дамами так не обращаются: они стали хохотать и грубить.

– И как, в результате они извинились? – нетерпеливо спросил я.

Коробок взглянул на свои бульдозерные ручищи.

– Извинились, но не сразу. Мне пришлось их слегка поуговаривать. После этого оба отправились на ремонт, впрочем, мне тоже пришлось подремонтироваться... Вот тогда-то я и понял, что порой слова полезно подкрепить чем-то более действенным.

Коробок задумался, изучающе осмотрел нас и сказал:

– Ладно, что уж с вами делать – подрались так подрались. Поехали в медотсек, надо привести вас в порядок, пока никто не увидел, на кого вы похожи.

Коробок был родственной нам душой. Он понимал нас с братом куда лучше, чем мама с папой, и никогда не ворчал, как Репка. Мы с Коробком отправились в медпункт, и там старик остановил нам кровь из разбитых носов и припудрил ссадины. Делал он это очень споро и привычно, что неудивительно, ведь мы с Пельменем дрались раза по два в неделю.

После медпункта Пельмень решительно отправился в мастерскую, взял там банку с фосфоресцирующей краской, кисть и отправился в нашу каюту. Я молча шел за ним, не понимая, что он хочет. Оказавшись в нашем отсеке, Пельмень окунул кисть в банку и, не глядя на меня, сказал:

– Митрофан, давай делить каюту!

– Спятил? Как мы ее будем делить? – поинтересовался я.

– Элементарно. Проведем по полу черту. Это будет граница. Она считается неприкосновенной. Тебе запрещается переходить на мою территорию, мне – на твою. Не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Отлично! – согласился я. – Давай делить! Но запомни: нарушение границы будет служить поводом к войне!

Пельмень кивнул и, наклонившись, быстро провел по полу толстую светящуюся черту. Разделив отсек, мы не удержались и разделили также стены и потолок. Признаюсь, это было сделано уже по моему требованию, потому что я подумал, что если делить, то делить все, чтобы была полная ясность.

В погоне за полной ясностью я поздно спохватился. Черта несмываемой краски была уже проведена, и я обнаружил, что в результате раздела коварный брат отхватил себе лучшую часть комнаты – ту, где стоял наш с ним общий компьютер с кучей игровых программ и спортивные тренажеры, имитирующие катание на горных лыжах и «охоту на мамонтов». Мне только и досталось, что иллюзограф со всеми земными картинами да две полки с видеокристаллическими книгами.

– И учти, – предупредил Пельмень, – если ты что-нибудь уронишь и оно закатится за черту, эта вещь становится моей собственностью! Не проси потом вернуть!

– Договорились, но и ты учти: если ты сам заступишь, даже случайно, то станешь моим рабом! – сказал я, желая досадить ему.

К тому времени я уже заметил, что, стараясь отхватить себе «охоту на мамонтов», Пельмень пожадничал и почти не оставил себе входного люка. Теперь, чтобы войти в отсек или выйти из него, ему пришлось бы выделывать самые сложные акробатические номера, прижимаясь спиной к косяку и стараясь сохранить равновесие на узкой десятисантиметровой полосе. Причем я, разумеется, всякий раз собирался стоять рядом и внимательно следить, чтобы не было заступа.

Внезапно включился динамик внутренней связи, и мы услышали обеспокоенный голос Яичницы:

– Мальчики, вы где? Уже десять минут одиннадцатого. Вы опаздываете на завтрак!

Мой брат направился было к выходу, но я, свистнув, привлек его внимание:

– Стоп, Пельмень! Раз динамик находится на моей половине, значит, и звук тоже мой, и ты не имеешь права его слышать.

Пельмень гоготнул. Если бы вы только слышали, как противно он это делает – словно набрал кучу гаек и дребезжит ими в стакане.

– А кто тебе сказал, что я что-то слышал? Может, я сам вспомнил, что пора завтракать? – заявил он и, неуклюже протиснувшись, вышел в коридор.

Все наши были уже в столовой. Папа Морж сидел за столом и наворачивал жареную картошку. При этом он еще ухитрялся переругиваться с Леликом, называя его то «тупицей», то «махинатором». Повздорили они из-за того, что компьютер обыграл Моржа в шахматы, и теперь обиженный Морж утверждал, что компьютер смухлевал и вернул на доску сбитого ферзя. Мама, как всегда, ела мало. Она следила за своей фигурой.