Виталий Каплан - Десантники «Сил Спасения»

Серёга Ломакин быстро скрутил из вафельного полотенца «морковку» и, преданно глядя снизу вверх, протянул Косте. Серёга делал «морковки» мастерски. Костя ему однажды показал, как вить, – и у Серёги дело пошло моментально. Очень хорошо пошло. Косте даже приходило иногда на ум, что Ломакин уже сейчас тренируется на Помощника. Конечно, делал он это не внаглую, но Косте иногда казалось, что ведёт он себя как-то странно. Будто ему втихомолку что-то обещано. Хотя, если пораскинуть мозгами, – вряд ли. Кто может такому сопляку что-то пообещать? В Группе имеются люди и постарше. Вот годика через два ещё может быть. А сейчас пускай знает своё место.

Костя взял «морковку», слез с тумбочки и вразвалку подошел к рыжовской койке. Сам Рыжов сидел, вцепившись пальцами в подушку, бледный и растерянный. Да и остальные притихли, как всегда в такие минуты.

– Ну что, Рыжий, сам виноват, добром с тобой не получается. Сам допрыгался. А я ведь предупреждал – от слов перейду к делу. Ты думал, я шучу, да? А я с тобой не шучу, надоело, знаешь ли, шутить. Так что, братец ты мой, ложись. Не бойся, на первый раз много не будет. Хватит с тебя и десяти горячих.

Рыжов встал, виновато посмотрел на Костю и тихо, ни на что уже не надеясь, попросил:

– А может, не надо, а? Я исправлюсь, честно!

– Знаю я твоё «честно», – хмыкнул Костя. – Всю Группу подводишь, козёл. Ну что, сам ляжешь как положено, или помочь?

Костя сжал кулаки, перенёс центр тяжести на левую ногу. Ну, сейчас он ему пропишет! Ничего себе – Рыжов, сопля вонючая, препираться вздумал! Это уже что-то новенькое. Если его сейчас не обломать – и другие оборзеют. И вообще раньше надо было начинать. А жалел ведь, откладывал. Ты смотри как распустился – сам нашкодил и ещё надеется на прощение! Нет уж, дудки!

Но работать кулаками Косте не пришлось. Рыжов, похлюпав носом, сообразил, что избежать наказания ему не обломится, и покорно уткнулся лицом в койку.

Костя автоматически считал удары, думая о другом. Раньше к этому был интерес, он тренировал силу и резкость, а потом, когда наловчился – стало вдруг скучно. Да и не испытывал он сейчас к Мишке Рыжову никакой злости. Даже немного жаль его было. «Морковка» ведь больно лупит, вон какие малиновые полосы на коже остаются!

Он вдруг усмехнулся собственной мысли – а себя он позволил бы вот так пороть? Раньше-то, конечно, случалось, когда Помощником был Андрюха Кошельков, огромный жирный парень, тупой как валенок, заменявший нехватку ума медвежьей мощью. Но это давно было. В самом деле, глупый вопрос. Нельзя же сравнивать себя с каким-то недотёпой Рыжовым. Его самого-то наказывать не за что. А вообще он бы, наверное, не дался. Махался бы что есть силы, пока не вырубят. Не то что Рыжов, да и все они. Эти всерьёз не брыкаются – кишка у них тонка. Ну и что? Он разве виноват? Кто им в своё время мешал добиться разрешения на тренировки? Это первое. А второе – с ними иначе нельзя, мигом разболтаются.

Механически отвесив десять ударов, Костя бросил измочаленную «морковку» Ломакину и полез под одеяло.

– И нечего хныкать, – заметил он оттуда глотавшему слёзы Рыжову. – Смотри, в другой раз легко не отделаешься. Ещё хоть однажды из-за тебя Группу нагреют – берегись! Будешь тогда через «коридор» ползать. Знаешь, что такое «коридор»?

Рыжов молча кивнул.

– Ну как, дошло до тебя?

– Дошло, – буркнул Рыжов.

– Вечно до тебя как до жирафа доходит. Будь ты поумнее, сейчас, может, без разборки бы обошлись. Учти на будущее. – Костя, потянувшись, зевнул. – А теперь всем спать! И чтобы ни звука у меня!

Он отвернулся к стене. Ещё не так давно дневной сон был для него пыткой. Два часа лежать под жарким одеялом, не шевелясь, притворяясь, будто спишь, – да кто же такое вытерпит? Но приходилось выдерживать – надо! А теперь вот он моментально засыпает, и никаких снов ему не снится – будто падает в глухую тёмную яму, и так до резкого, злобного звонка на подъём.

Он проснулся в омерзительном настроении. И что всего противнее – никак не удавалось понять, из-за чего. К тому же слегка ныл висок и опять, как и за обедом, подташнивало. Но это – ерунда. Стоит лишь взять себя в руки – и всё придёт в норму. Хуже другое – какие-то скользкие, шевелящиеся в памяти обрывки сна. Именно обрывки – ни единого целого фрагмента не осталось. Сон растворился в голове куском сахара в стакане с чаем, но пропитывал мысли, точно липкая смола. Грызло Костю мутное беспокойство, и ему никак не удавалось переключиться на другое.