Эмилия Александрова - Искатели необычайных автографов

— Потому что вы не умеете мыслить математически — значит, нам с вами разговаривать не о чем.

— Странная логика! — Толстый пожал плечами. — Два человека встретились в пустыне. Неужели им не о чем говорить, кроме как о математике?

— А о чем же еще? — спросил длинный язвительно. — О кошках, что ли?

— Почему бы и нет? Дома у меня, например, остались две прелестные сиамские кошки.

— Кошки в квартире?! Бррр! То ли дело порядочный бульдог…

Толстый побледнел. Глаза его беспокойно забегали.

— Вы держите бульдога?

— Да, а что?

— Предпочитаю не встречаться с этой породой собак. Так что если вам вздумается пригласить меня в гости…

— Не беспокойтесь, — поспешно заверил его длинный, — этого не случится.

— Позвольте спросить, по какой причине? — сухо осведомился толстый, начиная заметно раздражаться.

— Стоит ли приглашать человека, с которым ни в чем не сходишься?

— Ваша правда, — согласился толстяк не без сарказма. — «Стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой…»

— Что это? — Длинный нахмурился. — Как будто стихи? Час от часу не легче! Уж не ваши ли собственные?

Толстый вытаращился на него, как на редкое ископаемое: неужели он не читал «Евгения Онегина»? Ужас, ужас и в третий раз ужас! Но длинный и ухом не повел.

— Каждому свое, — сказал он. — Кто запоминает стихи, а кто кое-что поважнее…

— «Поважнее» — это какие-нибудь теории вроде давешней? — иронически усмехнулся толстый.

Длинный сказал, что вот именно: теории, формулы, теоремы — в общем, то, что связано с математикой. Все остальное в памяти у него не задерживается.

— Так уж и все? — усомнился толстый. — Надеюсь, поесть вовремя вы все-таки не забываете.

Вместо ответа длинный хлопнул себя по лбу: хорошо, что ему напомнили! Ведь он со вчерашнего дня ничего не ел…

Толстый ахнул, бросился к своему рюкзаку и вынул оттуда прозрачный пакет с пирожками.

— Берите, пожалуйста! Продолговатые — с капустой, круглые — с яблоками.

Длинный взглянул на пирожки с нескрываемым отвращением и достал из кармана несколько твердокаменных крекеров.

— Угощайтесь, — буркнул он, протягиваяих толстому.

Тот выразительным жестом дал ему понять, что такая еда ему не по зубам, после чего путешественники принялись жевать каждый свое, очень недовольные друг другом.

Покончив с крекером, длинный достал транзисторный приемник, пошарил в эфире, и в пустыне взревел модный шейк.

Толстый выронил недоеденный пирожок и посмотрел на длинного взглядом, исполненным презрения и ненависти.

— Немедленно выключите эту… эту саксофонию!

— С какой стати? — возмутился длинный. — Каждый слушает что хочет.

— Ах, так! — задохнулся толстый. — Хорошо.

Он выхватил из рюкзака точно такой же приемник, и через несколько секунд под раскаленными добела небесами вперемешку с джазом загремели мощные аккорды органа.

На сей раз взбунтовался длинный:

— Сейчас же прекратите эту тягомотину!

Толстый так растерялся, что и впрямь выключил приемник. Этот невежа называет тягомотиной музыку великого Баха? Троглодит! Пещерный человек!

— Троглодит? Я?! — в свою очередь задохнулся длинный и тоже выключил приемник.

— А то кто же? Вы о настоящей музыке представления не имеете.

— Нет, имею!

— Нет, не имеете! Не имеете, не имеете, и точка!

— «И точка»! — передразнил длинный. — А вы имеете представление о точке? Точку вы когда-нибудь видели?

— Что за вопрос! Вот хоть песчинка — чем не точка?

— Вы так думаете? — Длинный ткнул своим тощим пальцем в небо. — Взгляните туда. Скоро там проклюнется звездочка, маленькая-маленькая, не больше песчинки. По-вашему, звездочка тоже точка?

— Конечно.

— Но ведь на самом деле эта точка, может быть, в миллионы раз больше нашего Солнца. Об этом вы не подумали? Нет, сударь мой, точки вы никогда не видали и не увидите. Точка, к вашему сведению, понятие воображаемое.

— Что толку в воображаемых понятиях? — проворчал толстый, весьма раздосадованный своим промахом.

— А что толку в воображаемых художественных образах? — сейчас же спросил длинный.

Толстый отвечал, что на воображаемых, иначе говоря, — вымышленных художественных образах сплошь да рядом основаны произведения искусства. Но что может быть основано на воображаемой точке?

— Что? — выкрикнул длинный, сверкая острыми птичьими глазками. — На воображаемой точке, если хотите знать, построена прекраснейшая из всех наук мира — математика!