Олег Верещагин - Я - охотник

Сегодня сон был страшным.

Его ПЕРВЫЙ — монгольский сотник — визжа, извивался на рогатине, проткнувшей монгола насквозь и пригвоздившей к бревенчатой стене. Жуткие, судорожные рывки отдавались болью в окаменевших на древке ладонях. Эта тварь никак не хотела умирать и с визгом вновь и вновь бросалась на перекладину под широким пером, чтобы дотянуться до того, кто ее уничтожил [1] Рогатина — вовсе не «рогатое» копье, как думают многие. Это грозное оружие, годное для охоты и для войны, было изобретено нашими предками. На толстое древко-оскепище насаживался целый меч — наконечник длиной 30 см., шириной — 6 см. и весом до килограмма! Таким копьем можно было колоть и рубить, сразить всадника в броне и дикого быка. Только охотничья рогатина имела под наконечником-пером перекладину-ограничитель, не позволявшую раненому зверю дотянуться до охотника. .

Но главным и самым страшным было не это, а другое — монгол МЕНЯЛСЯ, ПЕРЕКИДЫВАЛСЯ, как это часто бывает с оборотнями, когда их настигнет смерть. Его бьющееся тело словно бы оплывало, как свечной воск — и на рогатине с воем металась огромная рысь с оскаленной окровавленной пастью. И в ту же секунду, еще не завершив трансформации, потерявшее разум от предчувствия смерти чудовище ПЕРЕКИДЫВАЛОСЬ обратно — в кривоногого, длиннорукого, плотного воина с залитым кровью редкозубым ртом.

Мучительный стон послышался, прорезал кошмар, как острый нож — плотную занавесь.

— А-а-а-а…

Он трезво понял, что стонет он сам, стонет наяву, а то, что видит — всего лишь сон.

Понял — и проснулся, сделав над собой привычное усилие…

...Он лежал в теплой беззвучной темноте с закрытыми глазами. Эти слова. — «тепло», «темнота» — были для него только словами, но он помнил, КАК это, когда «темно», «тепло». И знал, что сейчас — именно так.

Руки во сне сами собой сжались в кулаки — на древке приснившейся рогатины. Он развел пальцы, пошевелил ими и открыл глаза.

В неровное, словно обгрызенное по краям входное отверстие, краешком робко и любопытно заглядывала луна — полная, налитая, с медным оттенком. Где-то недалеко забрехала собака, потом ее брех перешел в судорожный подвыв. Перешептывались без ветра, деревья — теплый воздух, поднимавшийся от нагревшейся за день земли, ворошил листья. Раньше бы сказали, что деревья разговаривают… Жаль, что они не умеют говорить. И вообще почему-то добрые чудеса приходится делать своими руками, а зла и без того — хоть отбавляй.

Надо было вставать и идти осматриваться. Временами он испытывал недоуменную жалость к нынешним людям, с беззаботной легкостью ставившим свои города, дома, заводы в таких местах, которые еще триста лет назад обошел бы любой деревенский дурачок. Селятся, а потом приходят в ужас от творящихся под боком вещей и пытаются найти им объяснение… Впрочем, последние несколько дней были совсем спокойными и тихими. Может быть, потому что он достаточно ярко заявил о себе по прибытии — и весть о его появлении уже разнеслась по всем закоулкам этих мест? Хорошо бы. Меньше хлопот, больше времени для нормальной жизни…

Он поднялся, нашарил ногами кроссовки, не глядя взял куртку и надел ее. Выпрямился — самый обычный четырнадцатилетний парнишка, худощавый, спортивный, русоволосый, в кроссовках, джинсах, джинсовой куртке на черную майку с надписью белым «ВСТРЕЧАЙТЕ ДОКТОРА!» Необычным было место, где находился парнишка — провалившийся склеп XIX века. Но что делать, если это самое спокойное место в городе? Безлюдное и тихое в любое время суток — кладбище давно заброшено, если и появляется кто, так это одна-две-три старушки за день. Если погода хорошая.

— Слав-ка-а, — раздалось от входа шипение. — Слав, ты тут, че ль?

На фоне призрачного полнолунного неба свесилась мальчишеская голова с длинными лохмами. Прошипела снова:

— Сла-ав?.. — уже несколько неуверенно.

— Здесь, — откликнулся парень, и второй мальчишка безбоязненно соскочил в склеп.

Старые кеды тихо шоркнули о выбитый временем под.

— Я думал, ты ушел, — пожаловался ночной гость. Луна осветила грязноватое лицо — лицо мальчишки лет на пять помладше первого, смышленое и с грустными глазами. — Я бежал, спешил так…

Протянув руку, хозяин склепа взъерошил отросшие волосы гостя, и тот неумело улыбнулся.