Дмитрий Емец - У входа нет выхода

– Сказал бы словами! – предложила Рина.

– Кому, Макару? Ему три раза скажешь словами – все равно потом дверь пинать… – пояснил Сашка.

Продолжив подсчеты, они, в конце концов, сошлись на том, что у Рины шестнадцать шрамов, а у Сашки или восемнадцать, или двенадцать (с пилой они так и не пришли к общему мнению).

Потом пошли кормить Гавра. У старого склада Рина увидела Кавалерию. Она стояла и смотрела в небольшое окошко. Временами железные ворота вздрагивали. С другой стороны доносились вздохи и печальное бормотание Горшени.

– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное!.. Горшеню надо отпускать!

– А что будет делать Горшеня, когда его отпускать? – спросила Кавалерия.

– Горшеня будет бум-бум! – мгновенно отозвался честный гигант.

Кавалерия вздохнула.

– Этого я и опасалась!

Услышав за спиной шаги, Кавалерия оглянулась и прикусила губу. Железные женщины не любят казаться слабыми. От слабости они ржавеют.

– Это его последний вечер здесь! Завтра утром придет трейлер!.. – сказала Кавалерия и, выдернув из жилетного кармана очки, с вызовом водрузила их на нос.

Бьющее сзади солнце, проходя сквозь очки как сквозь лупу, заплясало на куртке Сашки. Рине пришло в голову, что от взгляда Кавалерии можно воспламениться.

– Минуту! – велела Кавалерия.

Они остановились.

– Гиела, конечно, летает?

– Да, – осторожно признала Рина.

Кавалерия дернула косичкой.

– Короткими перелетками?

– Ну не особо, – брякнул Сашка.

Рина недовольно оглянулась на него. Ей хотелось о Гавре говорить только самой. Остальные имели моральное право поддакивать, и не более.

– Уже неплохо летает. Только быстро устает и поворачивать не умеет, – подтвердила она.

– Именно в этот период ведьмари начинают понемногу приучать их к седлу, – заметила Кавалерия.

– Ага, как же! У нас же нет седел для гиел! – тоскуя, выпалила Рина.

Указательным пальцем Кавалерия приподняла очки. Ее ноготь был вызывающе розовым, с белым полукругом.

– Давай определимся! За кого ты меня принимаешь? За того, кто не скажет тебе, что в кладовых ШНыра можно найти все, что угодно? – спросила она с негодованием.

Рина отыскала куриную ножку почище и без следов зубов, откусила. Ножка была с налипшими остатками холодного пюре, но вкусная.

– Папа всегда покупал мне что-нибудь в городе, хотя мама запрещала. Булочки, шоколадки, сок. Мы договаривались, что я буду есть дома и не выдам его, – сказала она, жуя.

– И ты?

– А я никогда потом не ела и вечно его выдавала. Не словами, а как-нибудь иначе. Например, меня тошнило. Или в кафе случайно вытирала губы белой майкой.

– Неужели Мамася у тебя такая злая?

– Да нет… Странно, вроде она нормальная… – начала Рина и замолчала. Что-то в ее собственных словах не состыковывалось.

Сашка остановился. На шершавой, потемневшей, пробитой коре черной ниткой плесени застыла янтарная капля смолы. Сашка не удержался и, сковырнув ее, быстро сунул в рот. Рине это простое движение запомнилось надолго, как и то, как Сашка однажды, закатав штанину, обгрызал засохшую корочку ранки на колене. К неправильному и нестерильному всегда привязываешься больше.

«Интересно, – подумала Рина. – Мне могут нравиться сразу несколько. Потом из этих нескольких проявляется один. И обычно даже не тот, кто ужалил сердце в самом начале. Закон вспышки. Если бы окунь не бросался на мелькающий предмет сразу, он увидел бы, что это блестящая железка с крючком…»

Мысли Рины вернулись к Горшене. Завтра за ним придет фургон и увезет. Навсегда.

– Что означает зачеркнутый рыбий хвост, изображенный на каком-нибудь предмете? – неожиданно спросил Сашка.

– А! Ну хвост, наверное, русалочий! Зачеркнутый хвост – значит, русалка не действует.

– Защита от магии?

– Вроде того. А где ты его видел?

– Да нигде, – сказал Сашка и торопливо заговорил о чем-то другом. Момент для смены темы оказался подходящий.

Ночью, дождавшись, пока все уснут, Сашка осторожно открыл окно и спрыгнул на клумбу. Летом заботливая Суповна засадила ее незатаптываемыми желтыми цветами, семена которых кто-то принес ей с двушки . Зная слабость Суповны, хитрые старшие шныры вечно притаскивали ей семена, шишки, порой даже молодые деревца с корнями. И все прекрасно приживалось. Рука у Суповны была для затылков тяжелая, но для растений – легкая.

Однажды, ставя эксперимент, любознательный Макар двадцать минут вертелся на одном из цветов пяткой, но так и не сумел вмять его в газон. Наутро цветок отряхнулся и ничем не отличался от прочих.