Юрий Сотник - Эликсир Купрума Эса (Художник Е. Медведев)

— Пожалуйста. Слушаю.

— Вы ведь были очень настроены против беседы с детьми среднего возраста?

— Да. Мы оба категорически были против, — быстро ответил профессор. — Категорически!

— А потом вы как-то очень уж вдруг изменили свое решение?

— Совершенно верно! С поразительной быстротой! — еще энергичнее подтвердил профессор.

Директор значительно взглянул на Надежду Сергеевну, застывшую в кресле, затем он снова обратился к ученому:

— Скажите, Пантелей Карпович, перед тем как вы изменили свое решение… к вам не обращалась девочка лет двенадцати? Довольно хорошенькая, брюнеточка…

Тут Пантелей Карпович вскинул указательный палец, и небольшие бесцветные глазки его расширились.

— Вот! Вот именно, что обращалась! — провозгласил он. — И знаете, что она нам сказала? Она сказала: «Идите и выступайте!» У нас только сейчас был крупный спор с Виктором Евгеньевичем.

Родя взглянул на Веню, как бы спрашивая его: «Ну, что?!»

— Да-а-а-а! — не то чтобы прошептал, а скорее выдохнул тот.

Глотая слезы, подходила Зоя к своему дому. Злость ее прошла, теперь ее мучило раскаяние. Ну зачем она заставила Маршева сунуть в карман экспонометр?! Ну зачем она приказала Круглой Отличнице ударить Родьку по носу?

Ей вспомнился Купрум Эс и его мечтательная улыбка, с которой он говорил о своем эликсире, о том, сколько хорошего он может принести. А что сделала она? Из доброго дела, затеянного ею, получилась какая-то глупость, а потом… потом вот что она наделала!

— Дура подлая! — шептала она, поднимаясь в лифте и вытирая слезы платком. — Кретинка идиотская!

А дома ее ждала еще большая неприятность. Мама встретила ее хмурая, чем-то явно расстроенная.

— Чай будешь пить? Иди! — коротко сказала она и ушла в кухню.

Чаю Зое не хотелось, но она прошла вслед за матерью и села за стол.

— Мама, ну а как папа? — спросила она.

— Ничего, — ответила мама, бесцельно помешивая на блюдечке варенье.

— Ну, а что врачи говорят?

— Ничего не говорят.

— Мама, ну что ты меня за дурочку принимаешь! — воскликнула Зоя и добавила властно: — А ну-ка скажи мне подробно, в чем заключается папина болезнь и как она выражается. Рассказывай!

Зоина мама подняла на нее такие же большие, как у дочки, глаза и заговорила с досадой на себя, сознавая, что этого не следует дочери говорить:

— Так вот! У папы была вспышка острого психического заболевания. Ты попросила его в порядке шефства подарить Дворцу пионеров станок, и он отправил во дворец станок ценнейший, уникальный, который тысячи стоит. Не удивительно, что, когда он опомнился, с ним случился инфаркт. Ведь он теперь считает себя психически неполноценным.

Зоя застыла над чашкой с чаем. Так вот оно как обернулось еще одно ее «доброе дело»! Нет, довольно с нее «добрых дел». Через несколько минут она сказала:

— Мама, я пойду прогуляюсь. Голова что-то тяжелая.

Надев плащ, она вышла. Все-таки еще одно доброе дело она совершит, самое последнее: с помощью эликсира она заставит, чтобы ее пропустили к папе в больницу, а там расскажет отцу про эликсир и объяснит ему, что он никакой не сумасшедший. Чтобы он не мучился.

А в кабинете директора Дворца пионеров продолжался негромкий взволнованный разговор. Решено было пока ничего не говорить о чудесах, связанных с Зойкой, ни Троеградову, ни Тигровскому даже — словом, никому. Затем профессор Кукушкин сказал, что прежде всего ему необходимо выступить перед детьми, что, только освободившись от этой навязанной ему Зойкой идеи, он сможет вновь чувствовать себя нормальным человеком. Между тем Надежда Сергеевна узнала по справочной телефон Ладошиных и стала звонить Зоиной маме. Было решено пригласить ее во дворец и растолковать, каким фантастическим даром обладает ее дочка. Однако телефон у Ладошиных все время был занят.

Профессор Троеградов выступал перед ребятами не больше десяти минут. Он даже не пытался говорить так, чтобы слушатели могли его понять. Сердитым голосом он просто-напросто прочел отрывок из лекции, которую обычно читал студентам. Ребята вертелись, довольно громко разговаривали и то и дело со звоном роняли на пол номерки от пальто. Когда он кончил, Кукушкин попросил не ждать его, сказал, что задержится, и Троеградов уехал. Уехал и Тигровский, потому что День открытых дверей в «Разведчике» закончился.

Пантелей Карпович выступал еще хуже, чем Виктор Евгеньевич. Он экал, мекал, запинался, путал слова, потому что думал совсем о другом. Потом он вернулся в директорский кабинет. Там Надежда Сергеевна все еще пыталась дозвониться Ладошиным, но в трубке по-прежнему раздавались короткие гудки.