Алексей Лукьянов - Сотрясатели земли

Папе понравилось. Ну, в том смысле… Думаю, вы поняли, о чем я. Если не поняли: папа, кроме корабликов, полюбил женщин. А мама на это не особо обращала внимание: она ждала ребенка и готовилась поступать в университет. Она быстро пришла в норму после свадьбы, стала соображать и вскоре поняла, что мама (в смысле — бабушка) не просто бухтела, а говорила по делу, и что папа — клинический идиот, и что в генетике Далю Кац, теперь уже Круглову, ждут великие открытия и безумные выси. Мама решила, что разведется сразу после рождения ребенка и вместе с малышом уедет в Москву. Стратегически ей это удалось — она действительно родила, развелась и уехала. Однако некоторые тактические моменты ей не удались.

Знаете, как бывает: то не было ни гроша, то вдруг алтын. На ультразвуковом исследовании плода врач сообщил, что дети развиваются как-то уж очень быстро. Мама не поверила ушам: дети? А ей говорят: двое. Только какие-то торопыги, слишком быстро развиваются. Посоветовали маме поменьше бывать на солнце и отпустили. А мама на двоих не рассчитывала, ей одного бы, а вот двое — это перебор, это будет сложновато…

Мыслить надо осторожнее, потому что мысли имеют неприятное свойство — воплощаться. Кто знает, может, обрадуйся мама двойне, все пошло бы иначе, но она не обрадовалась.

Поэтому родились мы с Юсей.

В роду Агнии Теодоровны близнецы рождались через поколение, у бабушки тоже имелась сестра-близнец Барбара, а их дедушка был одним из тройни. Мы с Юсей тоже родились близнецами.

Сиамскими.

Все молчали и смотрели на Егора с Юсей. Юся глупо улыбался и пускал слюни. Егор потянул руку, и Глеб, не глядя, передал ему стакан с уже остывшим чаем.

— То есть вы мутанты? — спросила Викса.

— Сама ты мутант. Беременность нарушилась у мамы, и два плода друг от друга не отделились.

— А это не мутация?

— Вот поедешь в Хайфу, найдешь там мою маму и спросишь, она генетик, она расскажет. Но я точно знаю, что это не мутация, а нарушение в развитии плода.

— А что твоя мама делает в Хайфе?

— Живет. Это я сейчас привык об этом спокойно говорить, а раньше…

Это я сейчас привык, что Юся все время от меня справа торчит, а раньше он мне весьма досаждал. То есть досаждает он мне и сейчас, но я уже смирился и чувствую себя вполне комфортно… Впрочем, я бегу впереди паровоза. Задний ход.

Мама, увидев нас, не упала в обморок. Она даже кормила нас грудью. Но недолго. Едва выписавшись из роддома, она уехала в Москву и уже оттуда прислала бумаги на развод и отказ от детей. Уже без нас она получила диплом и ученую степень, с которой и улетела к папе в Израиль.

Мы с Юсей не расстроились, мы о ту пору ничего не понимали и не могли понять, причем Юся пребывает в этом состоянии и поныне, и думаю, навсегда в нем и останется. У нас остались папа, бабушка с дедушкой, а у Юси еще и я всегда под боком.

Папу ничуть не парило, что у нас с Юсей одна пара ног на двоих. Он тетешкал нас, водил гулять и купаться, кормил вкусным и сладким, и вообще был нам больше приятелем, чем отцом. Имена нам дали дедушка Георгий и бабушка Агния. Меня назвали Егором, а брата — Юрой, и это единственное слово, которое он выучил за всю жизнь, если не считать песни «ай, нанэ». Правда, получается у него «Юся», но лучше что-то, чем ничего.

Дед Георгий присылал деньги, бабушка Агния следила за нашим здоровьем, а папа играл с нами, делал кораблики, ну, и по женщинам, конечно… В конце концов женщины и кораблики его и погубили. Однажды папу застал врасплох муж какой-то дамы и разбил нашему дорогому родителю голову бутылкой из-под шампанского. Эта бутылка несла в чреве своем самое любимое папино детище — бригантину «Мария Целеста». Три дня папа лежал в коме, на четвертый очнулся, спросил, где мама, заплакал и умер. Нам с Юсей едва исполнилось четыре, так что потерю отца мы перенесли спокойно: Юся был овощ овощем, а я изо всех своих ребячьих сил пытался этот правосторонний огород окультурить.

Бабушка сразу решила, что воспитывать внуков в одиночку не может и не хочет. Она продала дом, собрала манатки и отправилась с нами на Урал, в городишко Понпеи, к дедушке Георгию. Дедушка разве что не плясал от радости, когда мы приехали. Ведь он, оказывается, влюбился в бабушку Агнию еще тогда, на свадьбе наших родителей. И тут же, не откладывая дела в долгий ящик, предложил выйти за него замуж. Бабушка потребовала дедушкин паспорт. Дедушка ей тоже нравился, но ошибаться второй раз она не собиралась. Дело в том, что первый ее муж тоже был почти Георгий — он всегда представлялся Юрой. Ну, Юра и Юра, а как дело дошло до загса, оказалось, что по паспорту он — Иуда Лейбович. И за что только родители дали ему такое имя — бог знает. Ну ладно бы они в Израиле жили, но в России-то…