Юрий Томин - Карусели над городом

Нет, ученым пора бы уже заглянуть в Кулеминск, побеседовать с учениками кулеминской школы и посмотреть на рядовую кулеминскую собаку.

Алексей Палыч нервно взглянул на часы, обвел взглядом класс и встретился глазами с Куликовым. Тот смотрел на учителя внимательно и понимающе, как заговорщик.

«Да мы с ним и есть заговорщики, — подумал Алексей Палыч. — Рассказать кому — не поверят. Да ведь потому и нельзя рассказывать, что не поверят. Романтики безмозглые! А может быть, и преступники?»

После уроков Алексей Палыч вышел на залитый солнцем школьный двор. Вокруг было так светло, как бывает только весной. Стоял май. Листья тополей отсвечивали молодым глянцем; распушившись, купались в сверкающих лужах воробьи; в чистом высоком небе стрижи атаковали невидимую мошкару; все вокруг звенело и пело — всем было весело. Всем, кроме Алексея Палыча.

Алексей Палыч пошел вокруг школы. Вдруг он заметил, что у него как будто изменилась походка: стала какой-то настороженной, почти крадущейся. Алексей Палыч мысленно выругал себя и попытался идти нормально. Теперь получилось слишком развязно: почти вприпрыжку, да еще и портфелем размахивал, словно первоклассник.

«Да что это, сам себя запугал! — подумал Алексей Палыч. — Никто ведь ни о чем пока не догадывается. Да и как можно догадаться?..»

Так, меняя походку, Алексей Палыч приблизился к двери, ведущей в подвал школы. Дверь, как обычно, была закрыта на замок — его собственный замок, ключ от которого лежал у него в портфеле.

За дверью было тихо. Там и должно быть тихо. Ведь ничего не изменилось со вчерашнего дня, если не считать разговора с женой.

Алексей Палыч полез было за ключом, но тут же поймал себя на том, что озирается вокруг нервно и суетливо, как мелкий жулик.

«Нет, так нельзя, — подумал Алексей Палыч. — Тем более что жулик-то я скорее не мелкий, а крупный. Надо успокоиться. Со стороны я, наверное, выгляжу подозрительно. Но с какой стороны? На мне же не написано, зачем я туда иду. Если я спускался в подвал двести раз, то почему не спуститься в двести первый? Почему не пойти и еще триста раз? Никто не знает, что теперь в этом подвале. Бывают же, наконец, нераскрытые преступления! Впрочем, почему преступление? Слово-то какое уголовное».

Едва Алексей Палыч подумал о преступлении, как позади него послышался шорох.

Вздрогнув, Алексей Палыч обернулся. За его спиной стоял Борис Куликов.

— Ты что подкрадываешься? — спросил Алексей Палыч, перекладывая портфель из взмокшей правой руки во взмокшую левую. — Разве нельзя ходить нормально?

— Я не нарочно, — шепотом сказал Куликов, — просто у меня так вышло.

— А почему ты говоришь шепотом? — вполголоса спросил Алексей Палыч. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, — вполголоса сказал Куликов. — А разве я шепотом?

— Да, — шепотом ответил Алексей Палыч. — Идем отсюда. Туда сейчас нельзя — по школе ходит пожарный инспектор. Но это не самая неприятная новость. У меня есть и похуже.

После второго, о котором мы еще ничего не знаем.

Если от школы подняться наверх по небольшой улочке, то, перепрыгнув через две-три канавы, выкопанные водопроводчиками, и через три-четыре, выкопанные телефонщиками, и обойдя пять-шесть ям, вырытых электриками, можно выйти на вершину холма.

Оскользнувшись на краю предпоследней ямы, Алексей Палыч измазал брючину, вполголоса чертыхнулся и даже сплюнул от огорчения.

— Этого мне никогда не понять, — сказал он. — Едва один свою канаву зароет, другой тут же начинает копать рядом. Можно подумать, что они воюют.

Борис Куликов заглянул в яму и тоже сплюнул, но не от огорчения: он целился в лягушку, барахтавшуюся в глинистой, мутной воде.

— Может, ее спасти? — спросил Борис. — Она ведь тоже животное.

— Тут в пору себя спасать, — сказал Алексей Палыч. — И вообще, Боря, хватит затевать на уроках дискуссии о животных. Мне нужно закончить программу, а голова у меня занята совсем другим. Ты знаешь чем… А тут еще — животные! Это для тебя все просто, а у меня не три головы.