— Почему?
— Ну, пожалуйста... Я хочу запомнить тебя
таким.
Вот оно что. Уходит сказка.
— Значит, конец?— прошептал я.
— Да,— беззвучно сказал он. И спросил погромче:— Хочешь взять что-нибудь на память?
— А можно? Не исчезнет при переходе?
Он чуть-чуть улыбнулся:
— Если будешь держать в руках. Держи крепче — пронесешь.
Я торопливо скинул через голову матроску и свернул в тугой узелок.
Валерка кивнул. Посмотрел на луну, на море. Виновато сказал:
— Теперь надо идти.— И он шагнул к тропинке.
— Дэни,— окликнул я.— Постой... Мы все
сделали, как надо? Не будем ни о чем жалеть?
— Все,— сказал он.— Все, что могли за один день. Звезда горит над островом, она лучше маяка. Штурманы не будут больше огибать Каменный Барьер... А остальное... Что ж, будем делать каждый у себя. Ты же знаешь, дел хватит на всю жизнь.
— Тогда идем,— сказал я.
Несколько секунд я чувствовал, как мне гладит голые плечи ласковый ветер Валеркиной планеты. А потом ощутил на себе плащ, сапоги и всю прежнюю амуницию. И осталась у меня от детства только свернутая в узелок матроска. Я вздохнул и сунул ее в карман плаща.
Мы подошли к началу улицы, где стояли глухие длинные дома. Остановились.
— Все,— сказал Валерка.
Значит, в самом деле уже все? Насовсем?
Василек растерянно как-то посмотрел на старшего брата, на меня. Подошел ко мне и неловко прижался к моему рукаву. Потом взял за обе руки Володьку и отвел в сторону.
Я взглянул на Валерку.
— Что ж, прощай,— тихо сказал Валерка. Прикусил нижнюю губу и посмотрел мне в лицо. Тоска была у него в глазах.
— Прощай,— с трудом сказал я.
Он шагнул вплотную и лбом прислонился к моему плечу. Я неловко обнял его.
Прощай, Валерка. Теперь в самом деле прощай. Видимо, законы Сказки нерушимы. Три раза встречаются люди, и третья встреча — последняя.
Я глянул поверх Валеркиного плеча и увидел Братика и Володьку. Они держали друг друга за локти и молчали. Потом разом опустили руки и стали медленно отступать друг от друга. Валерка словно почувствовал это. Оторвался от меня и тоже стал отходить. Спиной вперед. И как-то само собой получилось, что Братик оказался с ним, а Володька со мной.
И мы расходились, расходились, не отрывая глаз друг от друга...
Потом, как при первом расставании в Северо-Подольске, почувствовал я, что Валерку и Братика отделила от меня прозрачная, но глухая стена.
Я смотрел на уходящих друзей не отрываясь. За ними сияло лунное пространство. Валерка теперь казался черным тонким силуэтом. А Братик вдруг попал в поток лучей и словно вспыхнул серебристым светом: в его растрепанных волосах, в каждой шелковинке его рубашки, на незаметных волосках рук и ног загорелись голубоватые искры. Словно кто-то кинул в него горстями светящуюся пыль...
Чтобы так и запомнить все, я закрыл на секунду глаза. А когда открыл, Валерки и Братика

не было. Луна катилась за дождевые облака, и голубой мир Валеркиной планеты угасал.
— Пойдем,— прошептал Володька.
Он дал мне теплую свою ладошку, и мы пошли, не оглядываясь. Сначала по улице. Потом мимо плетня с железным шиповником, мимо темных дач и мокрых берез. К станции.
Дождь перестал, но воздух был зябкий. Я накинул на Володьку край плаща.
На платформе все так же одиноко горел фонарь. Я посмотрел на Володьку. У него было непонятное лицо: хмурое, но не очень печальное. Он словно тревожился о чем-то и чего-то ждал. А может быть, просто крепился, чтобы не показать печаль. Он глянул на меня снизу вверх, и брови у него разошлись.
— Ну, ты чего? Ты держись, ладно?
Я заставил себя улыбнуться и кивнул.
...Потом был вагон электрички с его яркими лампами и лаково-черной ночью за окном. Тоска не отпускала меня. И под железное грохотанье колес я думал, что все это несправедливо. Нельзя, чтобы люди так намертво расставались. Если это было по правде, если есть она, Валеркина планета, то должен же быть способ не терять друг друга! А если это сказка, на кой черт она нужна, такая жестокая!
И тут я понял, что вру сам себе. Эта сказка была нужна. Разве лучше, если бы я не встретил Валерку и Братика совсем? Нет! Несмотря на всю горечь и тоску, я счастлив. Потому что Валерка и Братик есть. Все равно есть!
Тоска пройдет, сказал я себе, а память останется. Может быть, с грустью, но уже без боли мы будем вспоминать все, что случилось. С печалью и с радостью одновременно.
Читать дальше