Терри Пратчетт - Джонни и мертвецы

Под ногами похрустывал гравий. Кое-где, перед могилами поновее, были устроены маленькие приподнятые площадки, которые кто-V то удосужился выложить зелеными камнями. Там пышно разрослись крошечные альпийские растеньица.

В кроне дерева хрипло крикнула ворона, а может, грач. Но птичий крик не нарушил, а лишь подчеркнул тишину.

— Тихо здесь, правда? — сказал Ноу Йоу.

— Как в могиле, — откликнулся Бигмак. — Ха-ха.

— Многие приходят сюда просто погулять, — сказал Джонни. — Я хочу сказать, в парк пока-а дотащишься, и там ничего нет, одна трава. А тут полно кустов, и деревьев, и всяких растений, и…

— Природы, — вставил Ноу Йоу.

— И экологии, наверное, тоже, — закончил Джонни.

— Эй, поглядите, вот это могилка! — сказал Холодец.

Они поглядели. И увидели огромную арку из резного черного мрамора, облепленную ангелами, как мухами. Среди ангелов просматривалась Пресвятая Дева, а из стеклянного окошечка под надписью «Антонио Порокки (1897-1958)» смотрела выцветшая фотография. В общем, это была могила класса «роллс-ройс».

— Отпад, — протянул Бигмак.

— Делать им больше было нечего, такую арку отгрохали, — поджал губы Холодец.

— Выпендреж! — заявил Ноу Йоу. — Сзади там, наверное, наклейка «Моя вторая могила — порше».

— Но-у Йо-у! — раздельно произнес Джонни.

— А по-моему, занятно, — сказал мистер Порокки. — Твой друг очень забавный парнишка.

Джонни медленно-медленно обернулся.

К надгробию прислонился мужчина в черном. У него были аккуратно подстриженные и гладко зачесанные к затылку черные волосы, гвоздика в петлице и чуть землистое, словно из-за плохого освещения, лицо.

— Ой, — сказал Джонни. — Здрасьте.

— А собственно, соль-то в чем? — совершенно серьезно поинтересовался мистер Порокки. Он стоял, скромно сложив руки перед собой, будто вышколенный продавец в старомодном магазинчике.

— Ну, знаете, продаются такие наклейки для машин, с надписью «Моя вторая тачка — порше», — объяснил Джонни. — Не слишком остроумно, — поспешно добавил он.

— «Порше» — это марка машины? — вежливо уточнил покойный мистер Порокки.

— Да. Вы нас извините. Шутка была неудачная.

— Когда-то, в утраченной стране, я показывал ребятишкам волшебные фокусы, — сказал мистер Порокки. — С голубями и прочим в том же роде. По субботам. На утренниках. Великий Порокки и Этель. Я любил посмеяться.

— В утраченной стране? — переспросил Джонни.

— В стране живых.

Ребята пристально смотрели на Джонни.

— Кончай придуриваться, — сказал Холодец. — Там… там никого нет.

— А еще я показывал чудеса ловкости. — Мистер Порокки рассеянно достал из уха Ноу Йоу яйцо.

— Ты общаешься с пустым местом, — заметил тот.

— Чудеса ловкости? — не понял Джонни. Снова-здорово, подумал он. До чего же покойники любят поговорить о себе…

— Что? — спросил Бигмак.

— Выбирался из разных оков, сундуков и обвитых цепями мешков. — Мистер Порокки разбил яйцо. Оттуда выпорхнула призрачная голубка. Она полетела к деревьям и там растаяла. — Из наручников и кандалов. Как великий Гудини — только, конечно, я был не профессионалом, а любителем. Мой самый сложный трюк состоял в том, чтобы в трех парах наручников освободиться под водой из мешка, обмотанного двадцатью футами цепи.

— Господи! И часто вам это удавалось? — охнул Джонни.

— Почти один раз, — ответил мистер Порокки.

— Ладно, — сказал Холодец. — Хватит. Не смешно. Пошли. Времени уже много.

— Увянь. Мне интересно, — отмахнулся Джонни.

Он услышал шорох, словно кто-то брел по сухим листьям.

— Ты Джон Максвелл, — сказал мистер Порокки. — Олдермен нам про тебя рассказывал.

— Нам?

Шорох стал громче. Джонни обернулся.

— Он не придуривается, — сказал Ноу Йоу. — Поглядите на его физиономию!

Я не должен бояться, сказал себе Джонни.

Я не должен бояться!

Чего бояться? Это просто… постживущие граждане. Несколько лет назад они еще подстригали лужайки — как все, и украшали дом к Рождеству — как все, и нянчили внуков — как все. Бояться нечего.

Солнце едва виднелось за тополями. Над землей полз туман.

И сквозь его змеящиеся струйки к Джонни медленно шли мертвецы.

Там были Олдермен, и Уильям Банни-Лист, и пожилая дама в длинном платье и ломившейся от восковых плодов шляпе, и какие-то дети (они бежали впереди), и десятки, нет — сотни других. Они не крались. Не истекали зеленой слизью. Они просто были дымчато-серыми и слегка расплывчатыми.