Ирина Щеглова - Ночь, когда нельзя спать

Пока мы спорили, занялась заря. Земля чуть сдвинула край одеяла-ночи.

– Смотрите! Рассвет!

Мы вскочили и подбежали к самому берегу. Взялись за руки.

– Вот, сейчас!

И взошло солнце!

Поднялось, заглянуло в реку, отразилось в ней, отражение заиграло, разделилось, и вот уже два, три солнца жидким золотом разлились в воде, разлетелись светлые блики солнечными зайчиками, защекотали, тронули ресницы и щеки мягкими пушистыми лапками, разбежались по траве, вспыхнула роса бриллиантами.

Вернувшись к бабушкам, хоть и уставшие, но очень довольные, мы с Дашкой, прежде чем завалиться спать, стали расспрашивать: когда на самом деле праздновать Ивана Купалу?

– На Рождество Иоанна Крестителя надо в церковь ходить, а не на бесовские игрища, – ответила Натуся. Клавдия взглянула на нее и спрятала улыбку.

– Обязательно пойдем, – сказала она, – аккурат – седьмого июля. Большой праздник!

Я помню Натусю и Клавдию столько же, сколько себя. Живут они вдвоем в маленьком деревенском, разделенном на две половины домике. В детстве я у них часто бывала. Сестры знают много такого, о чем только в книжках со сказками написано. Знают обе, но Клавдия рассказывает лучше, с цветистыми подробностями.

– Ба, кто такая ведьма?

Клавдия и давай рассказывать: есть, мол, такие женщины, которые умеют колдовать.

– Волшебницы? – уточнила я.

– Да какой там! – отмахнулась Клавдия. – Хотя, – она призадумалась, – можно сказать, что и волшебницы. Только это будет не по-нашему. По-нашему уж скорее – ворожея, та, что ворожит, скрытое узнает, тайное видит, ну и наделать может, если что. Они ведь разные бывают, ворожейки эти, есть и настоящие, но больше – липовые, те, что обещают чудеса за деньги. А по мне, так все одно – грех.

– Значит, настоящие ворожейки могут творить чудеса? – заинтересовалась я.

– Да ты откуда нахваталась-то? – забеспокоилась Клавдия.

– Трындычиху увидела, – коротко бросила Натуся.

Клавдия посмотрела на меня и задумчиво кивнула.

– Эта самая злобная и есть! – заявила она. – Злющая, да сильная; раньше-то против нее никто устоять не мог. Уж кого невзлюбит, до могилы доведет! Все по домам ходила, высматривала себе жертву. Пришла как-то к Митрофанычевым, за стол села и сидит, молчит, да на хозяев нехорошо поглядывает. Сам-то и не выдержал, прикрикнул на нее, мол, делать дома, что ли, нечего, по чужим дворам шастаешь да людей пугаешь!

Ведьма, казалось, только того и ждала. Зыркнула на хозяина и вышла вон. А у Митрофанычева с той поры рука сохнуть стала. По врачам да по больницам затаскали его, а ему только хуже. Жена его потихоньку по бабушкам стала бегать, да только бабки и сами ведьму боятся. Не всякому под силу чужой наговор снять. А мужик совсем плохой стал, того и гляди помрет. Тогда врачиха – Любовь Петровна – присоветовала к колдуну одному обратиться. Он на хуторах живет, вроде в сторожах при фермере.

Пришел колдун к Митрофанычевым, в дверях постоял и велел хозяйке три ведра воды принести. Та, конечно, к колонке сбегала, воду принесла, перед колдуном поставила, спросить боится, ждет. Колдун ведро воды поднял да и плеснул в комнату, до самого окна разлилась вода; он прошел в дом с другим ведром и снова плеснул, уже от окна к двери; вернулся и последнее ведро в комнату вылил. Приказал хозяйке полы не вытирать, с тем и ушел.

На следующий день больному легче стало, – закончила свой рассказ Клавдия, – а ведьму вы с Натусей, надо быть, на перекрестке увидали. Бессильна она перед колдуном оказалась, свое зло назад получила, вот и отплясывала.

В другой раз я спросила у нее о сглазе. Как это можно сглазить человека? Например, мамочки прячут младенцев от посторонних, а чтоб не заглядывали в коляску всякие досужие бабки, подкалывают булавками полупрозрачную ткань, воздух свободно поступает, но на ребенка никто не пялится. У Клавдии своеобразное мнение на сглаз:

– У нас не говорят «сглазили». Если у кого дурной глаз, завидущий или черный, от такого булавкой легко отделаться. А вот если на человека «сделано», тогда похуже будет. Вот у нас в деревне раньше ни одна девка замуж без присухи не выходила. Если какой парень приглянулся, то наговаривала невеста и на вечернюю зарю, и на утреннюю; и на воду, и на водку; так чтобы наверняка… Неважно, что потом всю жизнь – с горьким пьяницей; зато – мой, мой и больше ничей! Не выносят бабы соперниц. Что муж, что сын, а все одно: в ее доме должен жить, поэтому невестка-молодуха первый враг. Конечно, часто оказывается, что невестка свекрови сто очков вперед даст. Тогда уж мужику – только держись! Между двух огней сгорит синим пламенем!