Джеральд Даррел: Похитители ослов (Ослокрады)

– Скажи, папочка,– спросила вдруг Аманда,– если бы ты писал картины как Рембрандт, что бы ты делал?

– О-о, я был бы счастлив,– сказал генерал.

– Я имею в виду – если бы ты внезапно открыл в себе талант Рембрандта, стал бы ты продавать свои работы?

– Пожалуй,– ответил удивленный генерал.

– И если бы у тебя весь чердак был набит шедеврами на уровне кисти Рембрандта, как бы ты их подписывал? – спросила Аманда.

Дэвид, обеспокоенный таким странным подходом сестры к животрепещущей проблеме, ерзал на стуле.

– Ну, выдавать их за подлинного Р-рембранд-та,– подумав, сказал генерал,– было бы н-незаконно, так что мне пришлось бы продавать их под моим собственным именем. Н-ну, можно, конечно, придумать себе псев-до-ним – вот, например... Рембранд-хлыст... Нет, не годится... Рем-бранд-мейстер? Ближе к делу... Aral Вот! Рембранд-майор! Обер-унтер-Рембранд-генерал-майор! А, каково! А если бы я продавал их как подлинного Рембрандта, это было бы мошенничеством.

– Папа, скажи,– снова спросила Аманда,– почему одни действия считаются преступлениями, а другие нет?

– Видишь ли, милая, над этой проблемой веками бьются философы и религиозные конфессии, а ты хочешь, чтобы я сейчас, с куском жаркого во рту, дал тебе скорый и точный ответ!

– Ну папа,– настаивала Аманда,– действия, которые причиняют людям боль, понятное дело, относятся к преступлениям; но скажи, почему преступлениями иногда называются деяния, которые вовсе не обязательно причиняют людям боль?

– Девочка моя,– обреченно сказал генерал,– ты порою говоришь так же непонятно, как и твоя мать.

– Ну...– сказала Аманда, в раздумье подняв руку с вилкой,– например... Если ты будешь продавать свои шедевры как подлинного Рембрандта, ты же никому не причинишь страданий, и тем не менее это будет преступление. Или... возьмем похищение человека. Предположим, при этом ему никто не причинил вреда. Будешь ли ты считать, что это преступление?

Генерал сунул в рот огромный кусок мяса и стал медленно жевать, чтобы было больше времени обдумать ответ.

– По моему глубочайшему убеждению,– сказал он наконец,– похищение человека – самое тяжкое преступление после убийства, истязаний и голосования за партию лейбористов.

Дэвид с самодовольным видом взглянул на сестру.

– Однако,– заинтересовался генерал, отодвинув стул от стола и достав из кармана трубку,– чем вызван этот внезапный интерес к самым недобрым деяниям рода человеческого? Надеюсь, вы не собираетесь заниматься ночным похищением котов?

– Конечно нет,– успокоила его дочь,– мы только хотели выяснить. Ты же сам говорил, чтобы в случае сомнений мы обращались к тебе.

– Беда в том,– объяснил генерал,– что после этих расспросов меня тоже начинают охватывать сомнения.

Выкурив трубку, он принялся в быстром темпе выбивать алюминиевой ногой сложный ритм.

– Генри, милый, может, не надо? – с надеждой спросила миссис Зяблик.

– Это боевой ритм племени ваттуси,– объяснил генерал,– его играют всегда, когда готовятся к войне.

– Все это интересно,– с сомнением сказала миссис Зяблик,– но почему за столом? Ты подаешь детям дурной пример!

– Абсолютно не вижу связи,– сказал генерал.– По-моему, никто из них не курит и ни у кого из них нет алюминиевой ноги.

– Да, но когда я была девочкой,– настаивала миссис Зяблик,– джентльмены не выделывали за столом подобных штучек.

– А вот я,– твердо сказал генерал,– не джентльмен? С тех пор как ты вышла за меня замуж, ты провела двадцать бесплодных лет в попытках сделать меня лучше. Может, откажешься наконец от сизифова труда, а?

Дети незаметно отправились спать, оставив своих родителей за дружеской словесной перепалкой.

– Говорил я тебе, похищение – не дело,– сказал Дэвид, когда они взбирались по скрипучей деревянной лестнице, рассохшейся за множество лет.

– Все равно надо что-то предпринять,– твердо сказала Аманда,– мы просто обязаны решить эту проблему. Нельзя допустить, чтобы этот жирный боров отнял у Яни землю. В конце концов, у него всего два акра. Как он с них кормится, непонятно.

– Согласен, что надо действовать,– сказал Дэвид,– но, если дело сорвется, мы только навредим Яни.

– Что касается меня,– проговорила Аманда с большим достоинством,– то я предлагаю отложить раздумья на утро. Утро вечера мудренее.

Величественно, как принцесса, она внесла к себе в спальню керосиновую лампу и закрыла за собой дверь.

– Не завидую тому, кто возьмет тебя замуж,– крикнул ей вослед Дэвид, направляясь к себе в спальню. Аманда открыла дверь.