Альберто Моравиа - Культурный эксперимент [=Бог Курт]

Первый офицер. Я снова был бы признателен партайгеноссе коменданту, если бы он привел несколько примеров такого воспитания лагерем смести.

Курт. Тысячи примеров. Мы здесь в лагере воспитываемся, то есть ожесточаемся. И действительно, господин офицер, разве на вас теперь еще производят впечатление и не оставляют равнодушным бесконечные колонны голых мужчин, женщин, детей, которые движутся, подхлестываемые нашими славными эсэсовцами, к газовой камере?

Первый офицер. Меня это не волнует, разумеется, но…

Курт. Или же так называемые мусульмане, то есть те скелеты, одетые в форму заключенных, которых наш усердный штурмбаннфюрер-врач заставляет каждое утро раздеваться, чтобы отобрать самых тощих и отправить в топку крематория?

Первый офицер. Минутку…

Курт. Или лагерные бордели, в которых евреек используют в качестве проституток до тех пор, пока они не забеременеют, и тогда их тоже отправляют в газовые камеры?

Первый офицер. Что касается борделей…

Курт. А пари, которые заключили позавчера эти два славных эсэсовца — кто сможет одним ударом топора разрубить человека пополам. Пари было выиграно следующим образом: тринадцатилетнего мальчика посадили на корточки на топчан и велели согнуться. Спорщик занес топор и с силой ударил им по спине мальчика, по пояснице. Разрубленное пополам тело развалилось и упало по обе стороны топчана.

Первый офицер. Я не знал, что…

Курт. Или так называемая «игра в голубя» — подбрасывается в воздух новорожденный ребенок, и его убивают метким выстрелом из винтовки.

Первый офицер. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил…

Курт. Или история капрала Мюллера. У него была любовница — красавица еврейка. Опасаясь, что об этом узнают, он убил ее выстрелом из пистолета в затылок, и похоронил — под окном своего барака.

Первый офицер. Я требую, чтобы мне дали слово наконец. Капрал Мюллер был наказан за нарушение закона о расовой принадлежности.

Курт. Наказан. Но 20 лет тому назад капрал Мюллер был бы осужден за убийство и первым, кто осудил бы его, были бы именно вы, уважаемый партайгеноссе. Вам понятно теперь, является ли совесть продуктом истории или нет? Но пусть будет ясно всем, что я не порицаю то, что когда-то называлось жестокостью. Все это имеет для меня только воспитательное значение, так же, как в еще большей степени и массовое уничтожение, которое каждый день производится в этом лагере.

Первый офицер. Я донесу на вас за распространение лживых сведений во вред рейху.

Курт. Вы ни на кого не донесете. Все это оставляет, должно оставлять нас равнодушными, потому что помогает нам ожесточиться, то есть воспитаться. И беда, между прочим, если мы не воспитаем себя, беда, если не ожесточимся. Нам придется тогда сводить счеты со старой, еврейского типа совестью, которая, разумеется, не оставит нас в покое. А теперь, господа, я хотел вам сказать, что если уж воспитывать себя, то воспитывать до конца. Нельзя, господа, к примеру, держать на рождество в своем доме елку, украшенную свечами, звездами, увешанную сладостями, и затем использовать эту же елку для того, чтобы вешать на ней заключенных. (Указывает на окно, в которое видна ель и четверо повешенных на ее ветвях). Или одно, или другое, господа. Поэтому я говорю вам — будьте последовательны. Как справедливо утверждает наш вождь Гиммлер, нельзя быть хорошим солдатом, если ты не способен равнодушно смотреть на сто или даже тысячу трупов, точно так же, по-моему, нельзя быть хорошим гражданином рейха, если не можешь вынести культурный эксперимент в виде драмы, в которой показывается, как человек убивает своего отца и совершает половой акт со своей матерью.

Третий офицер. Партайгеноссе Курт слишком умен. Мы же только военные, привыкшие рассуждать просто, именно как военные. И напрасно вы цитируете нам Гиммлера, чтобы заткнуть рот. Если бы Гиммлер был тут, он сказал бы, что вы не правы.

Курт. Нет, он сказал бы, что я прав.

Третий офицер. Я имел честь и привилегию довольно близко знать нашего вождя Генриха Гиммлера. Генрих Гиммлер — отец семейства и образцовый муж. Для него семья — не пустой звук. Конечно, будь он среди нас, он не допустил бы этого культурного эксперимента.

Курт. Вот у меня телеграмма от самого Генриха Гиммлера, касающаяся моего культурного эксперимента. Вот она, господа: «Дорогой комендант, я получил ваш доклад о культурном эксперименте, который вы предлагаете провести. Эксперимент мне кажется полезным прежде всего как прецедент для будущего, когда мы вернемся к первоначальным ценностям нации. Вам разрешается взять из лагеря Захсенхаузен семью, о которой идет речь в вашем письме. А также всех других евреев, которые вам могут понадобиться для проведения названного эксперимента. Хайль Гитлер. Подпись — Генрих Гиммлер».