Курт. Этот обмен воспоминаниями, господа, составляет часть представления. Мы играем. Актеров не перебивают, когда они играют свои роли. Во всяком случая так принято в немецких театрах.
Первый офицер. Но кто же в конце концов Эдип? Кто Эдип?
Курт (указывая на Саула). Вот он, Эдип. А теперь, Саул, после того, как ты сам, без моей просьбы счел нужным подчеркнуть разницу между нами в то время, когда мы были студентами университета, прошу тебя продолжить воспоминания. Что ты можешь рассказать, например, о нашем родном городе?
Саул. О, я многое помню. Но лучше не вспоминать теперь.
Курт. Почему же, Саул?
Саул. Слишком горько вспоминать о счастливых временах, когда находишься в беде.
Курт. Но ты не можешь отказаться, Саул, ты должен вспомнить.
Саул. Это приказ? Предмет должен вспоминать? Должен вспоминать о том, как он был не предметом, а человеком? Как хочешь. Так вот, я вспоминаю прежде всего реку, которая протекает через наш город.
Курт. Почему реку, Саул?
Саул. Она так красива, это самая настоящая немецкая река, небольшая, но с ней связано столько воспоминаний. По ее набережным в более счастливые времена гуляли многие поколения студентов, приезжавших со всей Германии в наш знаменитый университет. Каждый раз, когда я проходил по этой набережной, я не мог не думать о таких же, как я, молодых людях, которые в иные времена гуляли тут так же, как я, и как я, смотрели на эти воды глазами, полными надежды, восторга и веры в будущее.
Курт. Ты хорошо сказал, Саул, молодец, Саул. Река действительно вызывает воспоминания, но не туманные и не сентиментальные. Не достает только некоторых конкретных деталей, некоторой ясности. А теперь опиши мне реку.
Саул. Зачем?
Курт. Это необходимо. Это входит в спектакль.
Саул. Ну, хорошо. Так вот, когда я закрываю глаза, я вижу аллею, идущую вдоль реки, тихую, тенистую аллею, укрытую низко склоненными ветвями ив, скамейки, стоящие на разном расстоянии друг от друга и обращенные к воде. Тут можно спокойно посидеть в задумчивости. Берег низкий, вода плещется у самых ног. Река широкая, очень глубокая, в ней много бурлящих водоворотов, и вода кажется, впрочем она и на самом деле такая, очень чистой и холодной. Река особенно красива вечером, в зеленоватые сумерки, когда на другом берегу неожиданно загорается сразу множество огоньков и они желтыми, недвижными пятнами отражаются в черной воде, когда темные и розовые облака плывут над крышами домов на том берегу, и низкие лодки бесшумно скользят по течению, и там внизу за мостом вырисовывается готический силуэт старого города — одни зубцы да шпили.
Курт. Очень хорошо, Саул. Романтическое описание романтического пейзажа. А теперь скажи мне, что мы с тобой делали на этой аллее во время прогулок вдоль реки, когда были, можно сказать, друзьями.
Саул. Гуляли, спорили.
Курт. А, так значит, ты помнишь, что мы спорили. А о чем мы спорили?
Саул. Да не знаю, обо всем.
Третий офицер. Хватит любезничать, переходите к пьесе.
Курт. Мы уже в пьесе, по самые уши. Значит, помнишь, Саул, как мы спорили, помнишь тот день, когда мы чуть не поссорились из-за «Эдипа-царя» Софокла?
Саул. Еще бы не помнить. В каком-то смысле это положило конец нашей дружбе. С того дня мы стали встречаться гораздо реже.
Курт. Верно, Саул. С того дня мы виделись редко. Ну, а в чем было разногласие между нами? В чем, Саул?
Саул. Ты утверждал, что трагедия Софокла связана с особыми историческими условиями. Я же считал, что трагедия Эдипа вечна.
Курт. Совершенно верно. И чем же кончился наш спор, Саул?
Саул. Я уже сказал тебе. Мы почти разругались, наша дружба с того дня стала ослабевать.
Курт. И больше ничего, Саул?
Саул. Нет, больше ничего. Во всяком случае я больше ничего не припоминаю.
Курт. Ты вполне уверен?
Саул. Хотя да, действительно было и другое. Может быть, я тогда позволил себе некоторые несдержанные выражения.
Курт. Прервемся па минутку, Саул. Это исключительно важно, чтобы мы на минутку остановились. Какие у нас с тобой были отношения, когда мы гуляли вдоль реки и спорили о трагедии «Эдип-царь»?
Саул. Не понимаю, какие отношения?
Курт. Наши личные отношения. Саул.
Читать дальше