Джон Гришэм: Вердикт

— Господин председатель, огласите, пожалуйста, вердикт.

Николас развернул свой шедевр, откашлялся, бросил быстрый взгляд в зал, чтобы убедиться, что Фитч там, и, увидев его, прочел:

«Мы, жюри присяжных, решили дело в пользу истицы, Селесты Вуд, и присуждаем ей компенсацию материального ущерба в размере двух миллионов долларов».

Уже это создавало новый прецедент. Уэндел Рор и все члены его команды одновременно вздохнули с огромным облегчением. Они только что вошли в историю.

Но это было еще не все.

«А также мы, жюри присяжных, решив дело в пользу истицы, Селесты Вуд, обязываем ответчика выплатить истице компенсацию морального ущерба в размере четырехсот миллионов долларов».

От адвоката момент оглашения вердикта требует особого искусства. Нельзя дергаться и вертеться. Нельзя озираться по сторонам в поисках сочувствия или восхищения. Нельзя кидаться к клиенту, чтобы утешить его или поздравить. Нужно сидеть абсолютно неподвижно, с серьезным видом, записывать что-нибудь в блокнот и делать вид, что точно знал, какой именно вердикт будет вынесен.

На сей раз адвокатское искусство было посрамлено. Кейбл упал грудью на стол, словно получил вдруг пулю в живот. Его коллеги с отвисшими челюстями вперили остекленевшие взоры в ложу жюри. Они выглядели так, словно из них выпустили воздух, они не верили своим ушам. Откуда-то из-за спины Кейбла, где сидели помощники адвокатов защиты, донеслось: «О Господи!»

Рор, обняв Селесту Вуд, засверкал всеми своими белоснежными зубами, а вдова начала плакать. Остальные адвокаты обвинения сдержанно поздравляли друг друга, похлопывая по плечам. О, какая волнующая победа, какая перспектива разделить между собой сорок процентов присужденной суммы!

Николас сел и похлопал Лорин Дьюк по колену. Он сделал свое дело, наконец-то сделал!

Судья Харкин вдруг напустил на себя сугубо деловой вид, словно это был вполне заурядный вердикт.

— Итак, леди и джентльмены, я должен опросить членов жюри. То есть я буду спрашивать каждого в отдельности, согласен ли он с приговором. Начнем с мисс Лорин Дьюк. Пожалуйста, ответьте громко и отчетливо, для протокола, согласны ли вы с этим вердиктом.

— Согласна, — с гордостью ответила та.

Некоторые адвокаты сделали пометки в блокнотах. Другие просто тупо смотрели в пространство перед собой.

— Мистер Истер? Голосовали ли вы за этот вердикт?

— Голосовал.

— Миссис Дапри?

— Да, сэр. Голосовала.

— Мистер Сейвелл?

— Нет, не голосовал.

— Мистер Ройс? Голосовали ли вы «за»?

— Голосовал.

— Мисс Уиз?

— Да.

— Мистер Ву?

— Да.

— Мистер Лонни Шейвер?

Лонни привстал и сказал громко, чтобы было слышно на весь мир:

— Нет, сэр, Ваша честь, я не голосовал за этот вердикт, и я совершенно с ним не согласен.

— Благодарю вас. Миссис Рикки Коулмен? Вы согласны с вердиктом?

— Да, сэр.

— Миссис Глэдис Кард?

— Нет, сэр.

Искорка надежды сверкнула вдруг для Кейбла, «Пинекса», Фитча и всей табачной индустрии. Три присяжных только что отреклись от вердикта. Еще один — и жюри отправят назад для продолжения дебатов. В практике каждого судьи были случаи, когда уже после оглашения приговора, при персональном опросе некоторые присяжные меняли свое мнение. Здесь, на виду у зала, под пристальными взглядами адвокатов и их клиентов, приговор воспринимался несколько иначе, чем за несколько минут до этого в спасительном уединении комнаты присяжных.

Но хрупкая надежда на чудо была разрушена Джерри и Пуделихой. Они оба признали вердикт.

— Итак, голоса разделились девять против трех, — сказал Его честь. — Все остальное, кажется, в порядке. Вы хотите что-нибудь сказать, мистер Рор?

Рор лишь покачал головой. Он не мог благодарить жюри сейчас, хотя, будь его воля, перепрыгнул бы через барьер и расцеловал их всех. Вместо этого он с самодовольным видом сидел на месте, положив руку на плечо Селесты Вуд.

— Мистер Кейбл?

— Нет, сэр, — выдавил из себя Кейбл. О, сколько бы он хотел сказать этим идиотам присяжным!

Тот факт, что Фитча не было теперь в зале, очень обеспокоил Николаса. Это означало, что он где-то там, снаружи, ждет, затаившись. Что успел узнать Фитч к настоящему моменту? Может быть, слишком много? Николасу не терпелось покинуть зал и убраться к черту из этого города.

Харкин перешел к изъявлениям благодарности, пересыпая их рассуждениями о патриотизме и гражданском долге, не забыв ни одного словесного штампа. Он предупредил присяжных о недопустимости разглашения подробностей обсуждения дела в комнате присяжных, пригрозил судебным преследованием, если они хоть словом обмолвятся о том, что там происходило, и отпустил в последний путь за вещами в ненавистный мотель.