Том Харпер - Секрет покойника

— Нетрудно было предположить, что императрица Елена приняла смерть любимого внука близко к сердцу. Я написал ей письмо, в котором намекнул на то, что мне стало известно. Елена была женщина благочестивая, и главное, убита горем и потому готова поверить во что угодно. Она вернула меня из изгнания, выслушала и тотчас же отправилась в Палестину.

Эта часть его истории мне известна. Не успели вымести с римских улиц мусор, оставшийся после вициналий, как Елена отправилась в Иерусалим. Тогда мы все решили, что поездка эта — нечто вроде ритуального очищения после истории с Криспом, или же ей хотелось оказаться как можно дальше от Константина. Вернулась она из Палестины лишь через год и вскоре после этого умерла.

— Она нашла истинный крест, — говорит Порфирий. — Следуя тем подсказкам, которыми я ее снабдил, она нашла его и привезла в Рим. К тому времени благодаря ее покровительству я уже был претором города, а вскоре стал и префектом. Поместье Дуас Лаурос было под моей опекой, — в голосе Порфирия вновь слышатся насмешливые нотки. — Если не ошибаюсь, ты тоже там как-то раз побывал.

Верно. Побывал. Однажды, в июне того же проклятого года. Константин прошел ритуал вициналий, словно статуя, а сотня тысяч римлян смотрели и бурно выражали свое ликование, притворяясь, будто никогда не слышали ни о каком Криспе. Помнится, что однажды вечером, когда Константин напился допьяна, я проскакал верхом три мили по Виа Касилина, что вела вон из города, к старому кладбищу, посреди которого Константин возвел свой мавзолей. Со мной были два верных гвардей-ца-схолария и длинный гроб, который мы привезли из Пулы.

Я до сих пор помню тень огромной ротонды над старыми могильными плитами, лязг замка и топот наших ног по ступенькам, что вели в подземелье. Помню лампы, что, подобно глазам, взирали за нами со стен, длинные тени, которые они отбрасывали в бесконечные тоннели. Помню глухой удар, когда мы захлопнули крышку саркофага в самой глубокой, самой дальней части катакомб. Помню эхо, которое разнеслось по тесной камере, как с потолка посыпались пыль и песок, и приступ ужаса, при мысли, что я могу быть похороненным заживо вместе с тем, кого я убил. Помню слезы, что катились по моему лицу, когда я, поцеловав крышку саркофага, прошептал слова прощания.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спрашиваю я сдавленным голосом. Воспоминания вот-вот задушат меня.

— Затем, чтобы ты меня понял.

В темноте вспыхивает огонь. Это один из тех, кто стоит рядом со мной, поднес к лампе светлячка. На какой-то миг я ослеплен. Но по мере того, как мои глаза привыкают к свету, я начинаю различать кирпичные своды над моей головой и кружок людей вокруг меня. Чуть дальше, позади них, как будто устыдившись чего-то, виднеется лицо, которое на протяжении десятка лет обитало в моих кошмарах.

Я смотрю и не верю собственным глазам. Мое сердце вот-вот разорвется от волнения. Нет, не может быть — передо мной тот, кто давно мертв.

Рим, наши дни

Эбби никогда не страдала клаустрофобией, но это подземелье! Она даже поежилась, думая лишь о том, что спускается в царство мертвых. Подземный ход был таким узким, что иногда Эбби плечами задевала стены — желтовато-серый камень, который все еще сохранил на себе следы зубил. Она попыталась представить копателей, вручную роющих катакомбы, одних, в темноте, без света и воздуха. Как только им удавалось остаться в живых?

Доктор Люсетти приложил к стене ладонь.

— Вы знаете, что это за камень? Это так называемый туф. Он мягкий, и в нем легко прорубать ходы, но при соприкосновении с воздухом он становится твердым как бетон. Вот почему катакомбы было так легко рыть, и почему они так хорошо сохранились до наших дней.

Стены не были сплошными. От пола до потолка, на небольшом расстоянии друг от друга, в них были вырыты ниши. Некоторые были открыты, другие — огорожены кусками черепицы или мрамора. Своего рода огромный подземный стеллаж.

— Это кубикулы, — пояснил Люсетти. — В них хоронили мертвецов. — Он указал фонариком на мраморную плиту, украшенную довольно грубо высеченной христограммой. — Они помечали захоронения, чтобы знать, где потом искать своих родственников.

Его слова навели Эбби на одну мысль.

— Скажите, а вы знаете такой знак, как ставрограмма?

— Разумеется.

— А здесь они тоже встречаются?

Люсетти нахмурился.

— Эти катакомбы запечатаны вот уже много лет. Я сам давно забыл, когда был здесь в последний раз. Могу сказать лишь одно: большая часть плит с надписями давно разворована.