Рут Ренделл - Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»

— Шесть, — решительно уточнил Берден. — В следующем месяце будет как раз шесть лет со дня окончания вашей недолгой отсидки по делу с часами.

— Именно тогда я вышел, — подтвердил Нобби.

— Я не понимаю, зачем все это. — Руби села, собираясь с духом. — Я не понимаю, зачем вы стараетесь принизить ею. Я пришла сюда по собственной доброй воле…

— Заткнись, — рявкнул на нее Берден. — Ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Твой дружок тебя подставил, и ты хочешь сдать его. Отправляешься в эту крысиную нору в Сьюингбери и спрашиваешь Нобби, что Обезьяна Мэтьюз принес ему в четверг. Принизить! Да будь он ниже травы, мы все равно о него споткнемся! — Берден перевел дух. — Никакого духа сотрудничества здесь и в помине нет, одна злоба. Конечно, Кларк пришел сюда с тобой, ведь ты сказала, что мы держим Обезьяну в камере. Теперь договаривай остальное, но избавь меня от всхлипов и вздохов.

— Нобби хочет убедиться, что ему не грозят неприятности, — проговорила Руби слезливо. — Он не мог знать. И я как могла знать? Я оставила Джорджа в четверг на пару часов одного — зарабатывала ему на красивую жизнь… — Возможно, Руби вспомнила предупреждение Бердена насчет всхлипов, поскольку заговорила спокойнее: — Наверно, он нашел это под одним из моих кресел.

— Нашел что?

Большая рука Руби нырнула в бесформенный карман, и на стол Вердена лег тяжелый блестящий предмет.

— Это чудо совершенства, мистер Берден, мы отдаем вам. Золото высокой пробы и рука мастера.

Это была зажигалка из мерцающего красноватого золота, размерами близкая к коробке спичек, только тоньше; по ее боковым граням был выполнен тонкий рисунок, изображавший виноградные грозди и листья. Берден перевернул зажигалку и поджал губы. На основании красовалась надпись: «Энн, светочу моей жизни».

На физиономии Нобби образовалась большая щель, словно кожица брюквы не выдержала давления избыточной мякоти изнутри и лопнула, — Нобби улыбался до ушей.

— В четверг это было, утром, мистер Берден. — Нобби раскинул в стороны руки, они дрожали. — «Приделай этой штуковине ноги», — говорит мне Обезьяна. — «А где ты ее взял?» — говорю я, помня о его репутации. — «Не все то золото, что блестит», — добавляю я…

— Не будь это золотом, — ядовито заметил Берден, — оно могло бы и дальше блестеть, до скончания века для каждого из вас.

Нобби пристально посмотрел на Вердена.

— «Моя престарелая тетушка оставила ее мне на память, — говорит он, — тетушка Энн». — «Веселая, должно быть, старушонка, — говорю я. — Оставляет тебе коробку для сигар и такую классную пороховницу». — Но это я шутил, мистер Берден. Мне в голову не пришло, что зажигалка может интересовать полицию. Ее не было в списке пропавших и разыскиваемых вещей. — Щель на его лице снова разъехалась, но на сей раз не так сильно. — Я дал ему за нее двадцатку.

— Не болтай. Я не маразматик, а ты не филантроп. — Берден снова вспомнил женщину с драгоценностями. — Ты дал ему десятку, — сказал он с презрением.

Нобби Кларк не отрицал:

— Так и так мои потери, мистер Берден. Ни двадцатки, ни десятки на деревьях не растут. Вам это пригодится? Неприятностей не будет, мистер Берден?

— Дуй отсюда, — устало проговорил Берден.

Нобби вышел. Он казался меньше ростом, чем обычно, но шагал, явно довольный жизнью. Едва Нобби скрылся за дверью, Руби обхватила руками свою рыжую голову.

— Ну вот и все — дело сделано, — сказала она. — Бог ты мой, подумать не могла, что заложу Джорджа.

— Труден лишь первый шаг. Потом привыкаешь.

— Вы жестокий человек. С каждым днем все больше походите на своего шефа.

Берден не обиделся.

— Ты тоже можешь идти, — сказал он. — Так и быть, я забуду о другом деле. Жаль тратить на тебя общественные деньги и время. Но впредь ограничься уборкой домов. — Он усмехнулся, хорошее настроение почти вернулось к нему. — Ты ведь гений по части разгребания чужой грязи.

— Вы не разрешите мне повидать Джорджа?

— Нет, не искушай судьбу.

— Не сомневалась, что вы не разрешите, — вздохнула она. — Я хотела сказать ему, что сожалею. — У Руби было некрасивое, старое, чересчур сильно накрашенное лицо. — Я люблю его, — выговорила она, и в голосе ее звучала страшная усталость. — Я люблю его двадцать лет. Не думаю, что вы сможете понять это. Вы и другие — для вас это непристойная шутка, так ведь?

— Спокойной ночи, Руби, — сказал Берден. — Мне нужно кое-чем заняться.

Вексфорд справился бы лучше. Он бы нашел ироничные, жесткие и одновременно сочувственные слова. Руби права. Он, Берден, никогда не мог и не хотел этого понимать. Для него такая любовь была закрытой книгой, порнографией в духе лавчонки Гровера.