Майнет Уолтерс - Эхо

БЛЕЙК: Они просто не понимают других причин. Человек может выразить себя через то, что действительно принадлежит только ему. В данном случае, через собственное тело.

ИРВИН: Самоистязание часто является следствием умственных расстройств.

БЛЕЙК: Вы настаивали бы на своем заключении, если бы я обезобразил свое тело татуировкой? Кожа — всего лишь холст для творчества. Я вижу в своих руках ту же красоту, которую наблюдает женщина в зеркале, нанося косметику. (Пауза) Мы считаем, что можем контролировать свой разум, именно тогда, когда нам это не под силу. Разумом слишком легко манипулировать. Сделайте человека нищим, и им овладеет зависть. Сделайте его богатым, и он возгордится. Святые и грешники — единственные свободомыслящие в управляемом обществе.

ИРВИН: К какой из этих категорий вы относите себя?

БЛЕЙК: Ни к какой. Я еще не могу свободно мыслить, так как мой ум связан.

ИРВИН: Чем же?

БЛЕЙК: Тем же, чем и ваш, доктор. Рамками интеллекта. Вы являетесь слишком здравомыслящим человеком, чтобы действовать против своих интересов, поэтому в вашей жизни нет места спонтанности. Вы умрете, закованный в цепи, которые сами же и создали.

ИРВИН: Вас арестовали за воровство. Не действовали ли вы против своих интересов?

БЛЕЙК: Я был голоден.

ИРВИН: Вы считаете, что находиться в тюрьме разумно?

БЛЕЙК: На улице холодно.

ИРВИН: Расскажите мне о тех цепях, которые я сам себе выковал.

БЛЕЙК: Они находятся в вашем разуме. Вы подчиняетесь тем образцам поведения, которые предписывают вам другие люди. Вы никогда не сделаете то, что хотите, потому что воля племени сильнее, чем ваша собственная.

ИРВИН: Но вы утверждаете, что ваш разум так же связан, как и мой, и вы не являетесь конформистом, Билли. Если бы это было не так, вы бы ни за что не оказались в тюрьме.

БЛЕЙК: Заключенные — самые прилежные конформисты, иначе такие места, как это, стали бы постоянным оплотом восстаний и мятежей.

ИРВИН: Я имел в виду другое. Похоже, что вы — человек образованный, а живете, как отверженный. Неужели одиночество и пустота улиц предпочтительней более удобного существования: в настоящем доме с семьей?

БЛЕЙК: (Долгая пауза) Мне надо понять вашу мысль, прежде чем я смогу ответить на ваш вопрос. Как вы определяете дом и семью, доктор?

ИРВИН: Дом — это кирпичи и известь, в которых ваша семья — жена и дети — находятся в полной безопасности. Это то место, которое мы любим из-за того, что в нем находятся наши любимые.

БЛЕЙК: Значит, когда я ушел на улицу, такого места я не покидал.

ИРВИН: А что же именно вы покинули?

БЛЕЙК: Ничего. Все свое я ношу с собой.

ИРВИН: Вы имеете в виду воспоминания?

БЛЕЙК: Меня интересует только настоящее. Только то, как мы живем в настоящем, предсказывает наше прошлое и будущее.

ИРВИН: Другими словами, радость в настоящем приносит радостные воспоминания и оптимистический взгляд на будущее?

БЛЕЙК: Если хотите, да.

ИРВИН: А вы сами считаете по-другому?

БЛЕЙК: Радость — это тоже неприемлемое для меня понятие. Нуждающийся человек получает наслаждение от окурка, найденного в канаве, а у богатого человека такая находка вызовет отвращение. Я счастлив пребывать в покое.

ИРВИН: Потребление алкоголя помогает вам достигать такого состояния?

БЛЕЙК: Это быстрый путь к забытью, а забытье для меня является состоянием покоя.

ИРВИН: Вам не нравятся ваши воспоминания?

БЛЕЙК: (Молчание)

ИРВИН: Вы не могли бы припомнить для меня что-нибудь неприятное из вашей жизни?

БЛЕЙК: Я видел, как люди умирают в канаве от холода, и я видел, как люди умирают через насилие, потому что гнев приводит их в состояние безумия. Человеческий разум настолько хрупок, что любые мощные эмоции могут изменить все его правила и заповеди.

ИРВИН: Меня больше интересуют воспоминания о том времени, когда вы еще не были бездомным.

БЛЕЙК: (Молчание)

ИРВИН: Как вы считаете, возможно ли излечиться от того безумия, которое вы только что описали?

БЛЕЙК: Вы говорите о возрождении или о спасении?

ИРВИН: Как вам больше понравится. Вы верите в спасение?

БЛЕЙК: Я верю в существование ада. Не в горящее пламя и мучения, которыми пугала инквизиция, а в замерзший ад вечного отчаяния, где отсутствует любовь. Трудно понять, как спасение может проникнуть туда, если только не верить в существование Бога. Только божественное вмешательство может спасти душу, проклятую навсегда и обреченную существовать в одинокой и бездонной яме.