Лиза Штерн - Старый замок

– В колодках нет специального приспособления для туалета, поэтому придётся справлять нужду в штаны, – ответил Крис, когда зрители стихли.

Он сказал это нарочно громко, и зал опять расхохотался. Виктору хотелось верить, что Крис шутит, но интуиция подсказывала, что ответ более чем серьёзен. Виктору придётся не только стоять на коленях, но и мочиться под себя, слушая насмешки мажоров, чьи толстые задницы свисают с деревянных лавок. Как назло, физиологическому желанию было плевать на окружающих и их мнение. Организм требовал облегчения, и Виктор не мог ему противостоять. Тёплая жидкость потекла по ляжкам, вероятно, оставляя за собой мокрые следы, которые не могут остаться незамеченными.

– Итак, наш узник справил естественную нужду, – объявил Крис.

Хохот оглушил Виктора. Крис был не прав. Они не сработаются.

Виктор не знал, сколько прошло времени после заключения в колодки. Конечности затекли. Голова закружилась. Казалось, ещё немного, и он выплюнет вместе с блевотиной собственные внутренности. Из зала слышался хохот. Виктор пытался понять, что сильнее веселит зрителей: его беспомощность или выпитое спиртное, но боялся найти правильный ответ.

Звери… Звери в людском обличии. Именно дикие животные окружали его. Одни звери наслаждались мучениями человека, а другие – зарабатывали на этом. Кем же был Виктор? Наверное, тоже зверем, только не кровожадным, а загнанным и забитым, терпеливо выносящим издевательства в надежде, что современные инквизиторы сжалятся над ним.

Новый тошнотворный комок подкатил к горлу. Виктор задержал дыхание, а потом сглотнул. Тошнота отступила. Виктор знал, что это ненадолго. Жутко хотелось пить. Никогда утро не было таким недосягаемым.

Люди – самые жестокие существа, но человек замечает эту истину, когда жестокость ему подобных касается его самого. Если человек причиняет боль другому, собственная жестокость его не заботит. Единственное, чего хочется, так это унизить слабого как можно сильнее, раздавить его в прямом и переносном смысле. Кто-кто, а Виктор хорошо знал правило жестокости.

Перед глазами всплыло лицо Александра Дворника. Лицо типичной рохли с растерянными глазами, выглядывающими из-за круглых стёкол очков. Дворнику не повезло. Он учился в одном классе с Виктором. Благодаря своей фамилии он стал изгоем. Его дразнили «грёбаным уборщиком» и «очкариком», заставляли делать унизительные вещи. Виктор гнобил Дворника больше всех. Однажды он заставил Александра собирать собачье дерьмо на школьном дворе голыми руками.

– Это твоя работа, Дворник, – хохотал он, тыча одноклассника лицом в говно, как нашкодившего котёнка.

Остальные одноклассники стояли рядом, и никто не встал на защиту Саши. Мальчики ржали как лошади, девочки хихикали. Конечно, у некоторых мелькали мысли о мерзости поведения Виктора, но никто не остановил его, а если бы остановил, то стал бы на колени рядом с Дворником.

Александр закатал рукава до локтя, а Виктор отпустил очередную шуточку из разряда: грязный уборщик боится испачкаться. Дети взорвались хохотом. На лбу Дворника выступили капли пота. Его очки запотели. Щёки раскраснелись. Виктор дал ему пинка, и Саша упал на колени, чудом не задев злополучную кучу. Он умолял Виктора не заставлять его убирать собачью мину. Он просил разрешить ему делать это хотя бы в перчатках, но Виктор был непреклонен. Он вытряс содержимое портфеля Александра на газон. Наряду с учебниками и тетрадями на траве валялся целлофановый пакет с бутербродом. Виктор пнул его ногой, и свёрток оказался возле кучи.

– Соберёшь говно в этот пакет, а потом вынесешь на помойку.

Дворник хотел возразить, но осёкся. Он понимал, что лучше остаться без обеда, чем сожрать бутерброд с собачьим дерьмом.

Когда работа закончилась, на Александре не было лица. Лишь бледное пятно с запотевшими очками. Волосы блестели от пота. Перепачканные руки дрожали.

– Вытри руки, – скомандовал Виктор.

Саша коснулся ладонями травы, но Виктор зарычал, чтобы грёбаный уборщик не портил говном газоны. Голос Виктора заглушал детский смех, но разобрать, что он говорит, было несложно.

– Обо что же мне их вытереть? – робко спросил Дворник, наверняка возмущаясь про себя, с каких пор собачье дерьмо стало его собственным.

– О свой пиджак, – ответил Виктор, не раздумывая.

Дворник подчинился. Его беспомощность не вызывала жалости. Его беспомощность вызывала только приступ дикого смеха. Безнаказанность затягивала, как курение.