Рейчел Уорд: Числа. Трилогия

— Смотрите в свои тетради, пожалуйста. Не размахивайте руками.

Победа ему уже не светила.

А что касается меня — слова теперь плыли и прыгали перед глазами. Полная бессмыслица, набор букв на непонятном языке, каком-нибудь китайском или арабском. Потому что я никак не могла отделаться от мысли: неужели Жук притащился ради меня? Там, у канала, мне показалось, что между нами возникла какая-то приязнь, и меня это напугало. С тех пор я избегала его, но мне-то казалось, что сам он после того дня обо мне и не вспомнил, а вот теперь я в этом засомневалась. Потому что — чтоб мне провалиться — когда он скакал к своей парте, он мне подмигнул. Вот хам. Что он о себе думает?

После обеда у Макака все-таки случился перебор. Он что-то бубнил сквозь шум, смех, болтовню — и вдруг умолк.

— Так, убрали учебники, ручки, тетради. Все, я сказал. Живо! — Так, чего он там еще придумал? — Давайте шевелитесь. Всё убрали с парт. Нам нужно поговорить. — Закаченные глаза, зевки — допрыгались, сейчас начнет читать мораль. Мы покидали свои причиндалы в сумки или рассовали по карманам и приготовились к стандартной скукотище: «Безответственное поведение… низкая успеваемость… неуважение к учителю». Ничего такого не последовало.

Вместо этого он принялся прохаживаться между партами, останавливаясь рядом с каждым из нас и произнося по одному слову:

— Безработный. Кассирша. Мусорщик. — Дойдя до меня, он даже не остановился. — Уборщица, — произнес он и двинул дальше. Прошелся так по всему классу, развернулся к нам лицом. — Ну, и что вы при этом почувствовали?

Кто смотрел в парту, кто в окно. Почувствовали мы именно то, чего он и добивался. Почувствовали себя дерьмом. Мы и так знаем, что за будущее ждет нас после школы, незачем всяким надутым козлам вроде Макака напоминать об этом к месту и не к месту.

А потом Жук выпалил:

— А я ничего такого не почувствовал, сэр. Это ведь только ваше мнение, верно? Мне-то что с того? Я кем захочу, тем и стану.

— Не станешь, Доусон, в том-то все и дело, и я хочу, чтобы вы все прислушались к моим словам. Судя по вашему отношению к делу, участь ваша решена. Но стоит немного постараться, собраться, поднапрячься сейчас, в выпускном классе, и все может сложиться иначе. Вы получите нормальный аттестат, нормальную характеристику — и сможете добиться гораздо большего.

— А у меня мама кассирша. — Это Шармен, через две парты от меня.

— И в этом нет ровным счетом ничего плохого, но ты, Шармен, если захочешь, можешь стать директором магазина. Всего-то и нужно — взглянуть на вещи пошире, понять, как многого ты можешь добиться. Какими вы себя видите в будущем? Ну чем вы будете заниматься через год, через два года, через пять лет? Лора, начинай.

Он обошел весь класс. Практически никто не имел ни малейшего понятия. Вернее, почти все соображали, что он по большому счету прав. Когда дело дошло до Жука, у меня перехватило дыхание. У этого парня нет будущего, и что, интересно, он скажет?

Жук, разумеется, выдал Макаку по полной. Уселся на спинку стула, будто обращается к целой толпе:

— Через пять лет я буду раскатывать на собственном черном «БМВ», слушать в динамиках классную музыку, а в кармане у меня будут деньги.

Другие мальчишки загоготали.

Маккалти бросил на Жука испепеляющий взгляд:

— И как ты собираешься этого добиться, Доусон?

— Да уж как-нибудь, помаленьку. Купи-продай.

У Маккалти аж физиономию перекосило.

— Воровать будешь, да, Доусон? Торговать наркотиками? — спросил он ледяным тоном. Покачал головой: — У меня просто нет слов, Доусон. Совершать преступления, жить без совести. И это всё, к чему ты стремишься?

— А как еще, блин, можно в этом мире разжиться деньгами? Вы на чем ездите, сэр? На этом мелком «опеле-астре», который стоит на парковке? После того как двадцать лет отпахали в школе? Ну уж нет, я не собираюсь ездить на «астре».

— Доусон, сядь на место и закрой рот. Давайте следующий. Джем, а ты что думаешь?

Откуда мне было знать, что со мной будет дальше? Когда я даже понятия не имела, где буду жить через год. Почему этот скот издевается над нами, заставляет нас нести чушь? Я глубоко вздохнула и ответила как можно вежливее:

— Я, сэр? Я знаю, чего я хочу.

— Уже хорошо. Продолжай.

Я заставила себя взглянуть ему в глаза. 25122023. Сколько ему сейчас? Сорок восемь? Сорок девять? Выходит, он помрет, как только выйдет на пенсию. Да еще и на Рождество. Да, жизнь — жестокая штука. Испортит своим родным праздник до конца их дней. Так ему и надо, скотине.