Рейчел Уорд - Числа. Трилогия

— Не-а. Никаких перекуров. Никаких тебе прогулочек.

— А если я тебе врежу?

Он фыркает:

— Во-первых, я тебе так дам — своих не узнаешь. Специально тренировался, работа такая. Во-вторых, вон там, в потолке, камера. Ребята в кабине видят все, что тут делается. Начнешь дурить — включат сирены, дадут газу, и мы приедем в ближайший участок, а там из тебя котлету сделают.

Ага, а для этого надо будет открыть дверь, так ведь?

— Честно, братан, дело того не стоит. Тебе же хуже, и…

Я сжимаю кулак крепко-накрепко, пригибаюсь и со всей силы бью его в висок.

Он уворачивается, хватается за ремень, в руках у него дубинка.

— Во, блин, придурок! — орет он. Заносит дубинку, но я вскакиваю на ноги и даю ему каблуком по яйцам. Он сгибается пополам, я выхватываю у него дубинку и бью по затылку. Раздается противный хруст. 112027. Уже есть двенадцать? Неужели это я его убью?

Бросаю дубинку, прижимаю руку к его шее, ищу пульс. Он жив.

Тут орет сирена — оглушительный вой наполняет весь фургон, нас обоих швыряет в конец — машина резко ускоряется. Надо выдраться из наручников. Охранник сидит, свесив голову между колен. Обшариваю его карманы. Ключа нигде нет.

Дубинка перекатывается по полу Тянусь к ней, тащу за собой руку охранника, скребу по рукоятке пальцами, в конце концов хватаю ее. Потом встаю на колени и кладу его руку на край скамейки. Натягиваю цепь от наручников изо всех сил. Бью по ней дубинкой. Звенья гнутся, но не ломаются.

— Черт! Черт!

Фургон так и швыряет вперед. Я валюсь на спину, затылком об пол. Потом нас дергает в другую сторону. Мы же сейчас перевернемся!

— Остановите! — ору я, хотя понимаю, что на меня не обратят внимания, даже если я сумею перекричать сирену. — Остановите, пожалуйста, остановите!

Пробираюсь к кабине, волоку Жирдяя за собой, молочу в стенку дубинкой:

— Тут вашему доктор нужен! Везите его в больницу!

Меня швыряет на скамейку — фургон снова кренится, но на этот раз не выравнивается. Сирена воет, мы переворачиваемся, пол с потолком меняются местами, опять переворачиваемся. Мой попутчик валится сверху, вышибает из меня воздух, еще один переворот — и он подо мной. Фургон трясет, бросает, раздается жуткий грохот, и пол — а может, стена, а может, потолок — бьет меня в челюсть, и я вырубаюсь.

Закрываю глаза. Из телика гремит обратный отсчет — «Шесть, пять, четыре»… Ничего не вижу. Мне туда не попасть. «Три, два, один»… По гостиной разносится звон Биг-Бена. «С Новым годом!» За окном грохочут петарды, как будто Килбурн превратился в поле боя.

— Думай, Сара.

Пламя и спереди, и сзади. Не могу найти Мию. Не могу ее найти. Здание скрипит, что-то рушится. Боже мой, крыша провалилась. Жарко. Невыносимо. На перилах краска пузырится. Перила. Перила. Заканчивающиеся плавными изгибами, которые стали еще плавнее, отполированные стремительными руками, потому что дети, сбегая вниз, всегда перепрыгивали последние три ступеньки. Дети. Мы с братьями.

Открываю глаза.

— Это мой дом. Она у моих родителей. Ее им отдали.

Вэл по-прежнему смотрит на меня, и ее глаза — океаны силы и сострадания.

— Вот туда мы и отправимся. Заберем ее и вернем сюда. Пойдем, Сара, к чему откладывать?

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Вот только возьму сумку из кухни, да и пойдем.

Тут телик с хлопком выключается, и дом погружается в темноту.

— Да что ж это такое, как некстати!

Фейерверки продолжаются еще несколько минут — по-моему, они только ярче стали, — потом понемногу гаснут. Темно, но в этой темноте есть что-то жуткое. Гляжу за спину Вэл в кухонное окно.

— Господи!

— Что с тобой?

— Со мной ничего. Небо. Посмотрите на небо.

Свет не горит — и не мешает смотреть. Небоскребы торчат, будто черные пальцы, на фоне не ба — и это небо совершенно безумное. В воздухе пульсируют ленты желтого и зеленого сияния. Они переливаются перед глазами, вспыхивают, гаснут, исчезают и возвращаются.

— Ни фига ж себе…

— Вэл, это просто фантастика! Что это?

— Не знаю, лапа моя. В жизни такого не видела. А ты заметила еще кое-что?

— Что?

— Чертова псина перестала тявкать.

Точно. Весь день мы слушали за стеной постоянное «тяв-тяв-тяв», а теперь там тихо. И вообще тихо.

— Пустячок, а приятно, — замечает Вэл.

Мы снова погружаемся в тишину — и тут начинается скулеж и вой.

— Эх, лапа моя, поторопилась я. Господи, это не пес, а сущее наказание. Зачем только Норма завела этого паршивого мопса?!