Валерия Анненкова - Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце

– Дедушка, прости, что тебя побеспокоили… – неуверенно произнесла Анна.

– Ничего, Анечка, ничего страшного. – Граф погладил ее по голове. – Лучше скажи мне, что у вас происходит.

– Все хорошо, дедушка.

Девушка замялась, она не знала, что еще сказать ему, дабы успокоить и доказать, что ничего страшного не случилось. Хотя, это она так считала… на самом же деле все гости уже начали обсуждать ее и Лагардова, постепенно распуская слухи об их романе.

– Аня, – Василий Иванович хитро прищурился и погрозил ей пальцем, – не обманывай меня! Если я ничего не вижу правым глазом, это еще не значит, что я полностью ослеп. У меня еще левый есть, и благодаря нему я все прекрасно замечаю.

– Но… – девушка хотела что-то возразить.

– Не перебивай. – Спокойно сказал граф. – Что это ты так к Александру Леонидовичу льнула? Не влюбилась ли?

– Что за вздор, дедушка? Нет… вовсе нет! – отойдя к окну, ответила Анна.

– Милая моя, – мужчина сел на стул возле зеркала, печально взглянув на свое отражение, – за семьдесят лет жизни я многое повидал, поверь, многое… И ты представить себе не можешь, что я уже научился предсказывать будущее нашей семьи. Ведь, если припомнить, то именно я пророчил брак твоей тетушки Татьяны Романовны, именно я предсказал ссору между моими сыновьями… И все было за много лет до этих событий.

– Дедушка, прошу, не сравнивай меня с ними.

Обиженно поджав губу, она даже не соизволила повернуться к нему, продолжив смотреть в окно, наслаждаясь чудесным зимним пейзажем. Как прекрасно было на улице! Зима царила везде, окутывая природу морозным дыханием. Деревья, еще не до конца сбросившие золотистую листву, были накрыты толстыми слоями снега, напоминавшими белые шубки, земля, которая должна была излучать тепло, была спрятана под светлым хрустящим ковром. Холодный ветер безжалостно цеплялся к чете Лагардовых, садящихся в карету, особо задевая подол платья Анастасии Николаевны.

Как только Анна заметила их, тут же переменилась: уставший от «допросов» взгляд снова воспылал огнем интереса, а сердце заколотилось в груди. Она сделала еще шаг, прижавшись к холодному окну, с утра покрывшемуся легкими узорами.

Василий Иванович это видел и прекрасно понимал, что могло вызвать у нее это неожиданное и необдуманное действие, этот порыв. Он знал, если бы окно было открыто, то Анна сразу бы, не сомневаясь ни на секунду, прыгнула. К счастью, этого не произошло.

– А я и не сравниваю. – Граф подошел к окну, снисходительно взглянув на опечаленную девушку.

– Почему так несправедлива жизнь? – вдруг спросила она, опустив голову на плечо дедушки.

– Потому что, родная моя, это жизнь, и в ней не бывает справедливости.

Она уткнулась носом в пиджак мужчины, содрогаясь от беззвучных рыданий и… слабости? Да, слабости, граничащей с беспомощностью. Лагардов был женат на ее сестре, и Анна ничего не могла сделать с этим. Даже если бы солнце упало в море, и земля разверзлась в пламени, судьба не преподнесла бы ей ни малейшего шанса, способного породить одно из самых сильных чувств в мире – надежду. Нет, этого не произошло бы никогда! От осознания этого, Анне хотелось сходить с ума; битья в безумной истерике, царапать стены, ломая ногти до жуткой боли, кусать губы в кровь, и молиться… Ей оставалось только молиться. Но кому? Бог бы не услышал этих молитв, ибо не позволил бы разрушить счастливую семью. Значит, просьбы девушки мог услышать только Люцифер. О, если бы она только могла продать душу дьяволу за одну возможность коснуться губ Александра Леонидовича своими, прижаться к нему и не отпускать хотя бы день… хотя бы час… хотя бы минуту…

– Анечка, – отвлек ее граф, – послушай меня, старого дурака. Я знаю, что ты любишь его, я вижу это. Я – не твои родители, склонные замечать во всем разврат! Послушай, в этом нет ничего преступного. Хочешь – люби! Но, умоляю тебя, будь благоразумна.

– Обещаю, дедушка…

Вечером, после похорон, когда дневной свет иссяк, уступив власть очаровательному мраку ночи, ведущей за собой вечных спутников – серебряный серп луны, освещающий искрящийся снег, и алмазные звезды, усыпающие темно-синее небо, уподобляя его короне царицы, все семейство Усуровых собралось в зале. Явились все, кроме Анны, решившей остаться в своей спальне.

За широким столом сидел Николай Васильевич, нервно постукивающий пальцами по лакированной поверхности. Рядом, сложив руки на его плечах, стояла Мария Романовна, постоянно смотрящая на сестру – Ольга Романовну Марисову. К слову сказать, она была старше графини Усуровой на три года, двенадцать лет жила в Париже вместе с мужем – генералом Фоливе, после смерти которого осталась совсем одна. Ольга Романовна была очень похожа на сестру: такие же глаза, нос, губы… Только цвет волос был более темный, немного пепельный, не искаженный сединой. Да и характер у Марисовой был намного спокойнее, чем у ее сестры. Правда, при этом, за долгие годы она сумела заработать репутацию весьма вольнодумной женщины. Сейчас же она сидела в кресле и, подперев голову, внимательно смотрела на пляску огня в камине. Искры пламени отражались в ее блестящем темно-сером платье, соответствующем последнему писку парижской моды.