Тараксандра - Загадки Сфинкса

– Ольга, Олечка! – позвал он, протягивая руку, и невольно, нарушая правила, коснулся музейного экспоната.

Статуя покачнулась, Инкс сразу же пришел в себя, он обернулся, стряхивая наваждение, и посмотрел, не видит ли кто, как он, сам хранитель древностей, совершает непростительное святотатство. Но Степан Федорович был один, гости прогуливались по музею, а все находящиеся в этом зале, были скрыты от Инкса группой других скульптур. Инкс вновь коснулся статуи, желая ее поправить, но теперь он ощутил, что материал изваяния как-то непривычен. «Гипсовая копия», – с облегчением подумал он. Инкс провел по одеянию скульптуры, чтобы выровнять ее положение, и замер от неожиданности: вместо гипса или камня, под его ладонью была покрашенная заскорузлая ткань. Инкс замер. Это было невиданное новшество, даже гипсовые копии не одевали в «настоящую» одежду. Да и само изваяние выглядело слишком естественно. Инкс, забыв про осторожность, дотронулся до скульптуры. Она покачнулась и съехала со своего постамента, повиснув на прибитой руке.

– Что это? – прошептал Степан Федорович, побледнев. – Это безумие!

Забыв про осторожность, он взял статую и ощутил странный холод, исходивший от нее. Инксу казалось все происходящее метаморфозами его расстроенного разума. Он держал в руках Ольгу Проклову, мертвую Олечку, свою возлюбленную, ставшую жертвой чудовищного, не укладывающегося в голове, изощренного преступления. Степан Федорович не мог удержать крик. Перед глазами у него все бешено завертелось, и он потерял сознание.

Очнулся он почти сразу же. Над ним стояли напуганные гости, на лицах которых запечатлелись страх и любопытство. Растерянный Перовский пытался развязать ему галстук, чтобы облегчить дыхание.

– Она мертвая, – прошептал Инкс, указав глазами на лежавшую у постамента статую.

– Вы не пострадали? – спросил перепуганный Перовский, заботливо ощупывая Степана Федоровича. – Ничего не болит?

Инкс, пораженный своим открытием, не сводил взгляда с распластавшейся статуи.

– Она мертвая, – вновь повторил Инкс.

– Не волнуйтесь, Степан Федорович, – попытался успокоить его директор, – «гречанка» не пострадала. Статуя после реставрации, и, наверное, ее плохо закрепили. Как вы себя чувствуете? Я вызову вам врача. Степан Федорович поднялся, и на дрожащих ногах подошел к скульптуре.

– Это не «гречанка» и не статуя, – хриплым голосом проговорил он. – Это Ольга Дмитриевна Проклова. Смотрите.

Перовский, с опаской посматривая на Инкса, подошел к эллинке и, повинуясь властному взгляду Степана Федоровича, опустился на колени возле изваяния. Директор, сам не зная чего боясь, осторожно коснулся статуи и тут же отдернул руку, ощутив мертвую плоть.

– Это не статуя, – прошептал он. – Вызывайте милицию.

Началась суета, паника и возгласы. Степан Федорович сел на первый попавшийся предмет, которым оказался постамент с умирающим Авелем. Инкс закрыл лицо руками, не в силах больше находиться в этой безумной реальности. Он ни о чем не думал и ничего не осознавал. Все вокруг жило и бурлило, но для измученного сознания и сердца Инкса сейчас это был лишь хаос отдаленных звуков. К Инксу подходили, задавали вопросы, сочувствовали, любопытничали, но он ничего не слышал и не видел, впав в прострацию. Из этого состояния его вывел стон, зазвучавший рядом с ним. Инкс медленно пробуждался от своего сна, и чем больше возвращалось сознание к Степану Федоровичу, тем громче звучал этот стон. Инкс пришел в себя и оглянулся, его ждало новое потрясение, мраморный Авель, возле которого он сидел, шевелился. Запрокинутая голова каменного юноши дрогнула.

Инкс положил руку на грудь скульптуре, и уловил еле ощутимое биение сердца. Статуя изогнулась, словно от судорог. Степан Федорович подсунул руки под спину юноши, поднимая его с каменного ложа. В этот миг глаза, залепленные белилами, открылись.

– Эрик, Эрик Проклов! – воскликнул пораженный Степан Федорович. – Эй, ко мне, сюда! – закричал он.

Юноша, в бессознательном движении, схватился за Инкса. Молодой организм хотел жить, и сам, без помощи разума, искал спасения. Степан Федорович обнял оживающего мальчика.

– Держись, паренек, – гладил его Инкс по содрогающимся плечам. – Ты будешь жить!

Инкс, воспользовавшись суетой, поднял мальчишку на руки и, никем не замеченный, покинул музей. Оказавшись на улице, он сел в автомобиль и устремился по направлению к поселку. Очень скоро он был уже дома. Инкс положил так до конца и не пришедшего в себя юношу на постель и позвал Арнольда Карловича. Штиглиц невозмутимо взирал на распластавшегося бесчувственного мальчика, вымазанного белой краской. Но Инкс видел в спокойных глазах управляющего вопросы.