Лев Протасов - Красные озера

Вот только дурой Тамара не была вовсе, потому по возвращении Петра Александровича (получившего, к слову, и поддержку, и разрешение на строительство) мгновенно с ним сошлась. Как именно это произошло – достоверно никто не знает. Может, Томка на глаза ему в нужный момент попалась, женщинам подобные хитрости превосходно подчас удаются. С тех пор стали их всюду вместе наблюдать, а вскоре и свадьба без лишних проволочек состоялась.

Безумной любви в этом союзе ни с той, ни с другой стороны не замечалось, однако союз вышел крепкий, на обоюдном расчете прочно выстроенный. Выгода женщины тут ясна до боли – всякому приятно жить в достатке. Радлов же, дожив до того возраста, когда от одиночества устают, то есть до тридцати с малым лет, спутницу искал по себе – холодную что умом, что по характеру, практичную и такую, чтоб в общество вывести не стыдно было. Под столь красочное описание в селении, пожалуй, одна только Тома и подходила, ибо одни красивы, да темпераментом горячи, другие милы и тактичны, но не в ладах с хозяйством, а те, которые умеют поддерживать домашний очаг – сплошь обделены приятной внешностью.

Луку, правда, местные жалели очень – нехорошо с ним обошлись, бесчестно, к ребеночку не родному приучили, словно к своему, а затем оторвали. Уж так он убивался, так горевал, что даже Радлов сжалился и разрешил видеться с маленькой Лизой.

– Все равно, – говорил, – хоть и не родной отец, а Лизка к нему привыкла, грех разлучать.

Да и удобно получалось – из-за подготовки к строительству Петр до того уставал, что никак не мог наладить отношения с падчерицей, Тома с утра до ночи в домашних заботах, а так хоть было, кому с ребенком играться.

Однако странная история – сразу после свадьбы с заводом, как назло, не заладилось. Местные шептались, оттого это, что Луку обидели, Лука ведь хотя чудак, да человек славный (как же не славный, коли всей деревне сапоги чинит и тем живет – не бесплатно, конечно, чинит, но дурно о нем лучше не отзываться, иначе, чего доброго, подошва отвалится или швы разойдутся; в поле сыро, ноги вымочишь да на всю осень сляжешь, урожай пропадет, зимой придется с голоду пухнуть; верно, если от кого зависишь – ему полезнее сочувствовать, чем насмехаться).

Собственно, котлован под будущий завод вырыли, целая бригада городских рабочих орудовала, технику пригнали как для закладки фундамента, так и для самой разработки месторождения, но потом вдруг по неизвестной причине отозвали разрешение на работы. Котлован стоял пустой, глубокий и рваный, словно земля раскрыла пасть, желая по кусочкам проглотить поселок. В темное время суток был он черный, как сама ночь, днем походил на разрытую могилу со скользкими стенками, солнце каждый вечер пропадало в его недрах.

Обескураженный Радлов несколько раз ездил в столицу, к властям, но без толку. В отчаянии обратился он к своим новоиспеченным партнерам, давшим часть денег, и те мягко намекнули, что вообще-то работу можно продолжить и с документами все уладить, однако лишь в том случае, если капитал завода будет переписан на них. На все возражения отвечали, что сам Петр Александрович сумеет отбить потери в процессе производства, так как займет должность управляющего.

В итоге сговорились на том, что Радлов все-таки сохраняет небольшую долю собственности – чуть меньше десяти процентов, – занимает обещанную должность, а от прочих претензий отказывается. Впредь обманутый предприниматель зарекся связываться со столичными партнерами, так как очевидно, что все они мошенники, и вернулся в деревню налаживать строительство в новом качестве. Окончательно отказаться от своего детища он не мог – даже от десятой доли барыши ожидались нехилые.

Увы, здесь ожидало его новое разочарование: когда пришла пора нанимать рабочих, оказалось, что нанимать их не на что. Средства первоначального заводского капитала, аккуратно положенные в банк, были украдены городскими партнерами, сам капитал, превратившийся в фикцию на бумаге, переписан на третьих лиц; третьи же лица переписали его еще раз, тоже на каких-то там лиц, а как проверять-то стали, выяснилось, что эти последние давно со свету сгинули и в могилах покоятся, и никто, стало быть, не виноват – с мертвых спрос невелик.

И повисла на Радлове его десятая часть бесполезным ярмом, и получил он вместо крупной медеплавильной фабрики черную яму, глотающую по вечерам солнце. В часы особенного уныния он ходил к котловану и дальше, осматривал портящиеся от дождей машины, скрытые в тени холмов, да неизменно приговаривал: