Карло Мартильи - Выбор Зигмунда

В машине, которую вел Август, Фрейд обращался к шоферу лишь для того, чтобы дать ему указание, потому что не хотел вынуждать его нарушить предполагаемый обет молчания. Свою первую в Риме остановку Зигмунд сделал в табачной лавке рядом с изумительным фонтаном Тритона, совершенно не похожим на свою грубую копию в Нюрнберге. Он остановился на минуту и залюбовался этой красотой. До семнадцатого века вся Европа копировала Италию, а потом оружие оборвало цветение искусства.

В этом магазине, пропитанном запахами табака, он поворачивался во все стороны, как ребенок среди игрушек. В свои сорок семь лет он впервые не чувствовал себя виноватым оттого, что потратил больше восьмидесяти лир на сигары, которыми здесь запасся, и еще почти десять лир на шкатулку из ливанского кедра для их хранения. В автомобиле он подавил в себе желание зажечь ароматную сигару «Монтеррей» и положил в кармашек пиджака крепкую «Санта Клару» – сигару из листьев мексиканского табака, предназначенную для курения после еды.

День был жаркий, поэтому на улице Скрофа он велел остановить автомобиль около маленького фонтана и умылся. Фонтан своей формой напомнил Фрейду римский саркофаг; возможно, в прошлом он и был саркофагом.

Он не осмелился пригласить на обед Августа, который за все время поездки ни разу не открыл рот, а вместо этого назначил ему встречу через час. Этого времени должно было хватить на то, чтобы немного пройтись по этой старинной римской улице и остановиться под навесом траттории. Послушавшись хозяина, Фрейд заказал короткие макароны ригатони с пряностями, колбасой и овечьим сыром и еще порцию рагу из бычьего хвоста в соусе по-римски, в которое добавил хорошую дозу черного перца. Все это он запил легким прохладным вином – возможно, слишком нежным для его нёба курильщика.

В два тридцать его кабинет уже пропитался дымом нежной сигары «Фонсека»: ее запах, смутно напоминавший запах меда, Фрейд посчитал наименее агрессивным для первого собеседования.

Как только началось переваривание обеда, в уме Зигмунда возник призрак неудачи, и ученый покрылся потом, хотя не двигался с места. Он изобрел психоанализ точно не для расследования преступлений, и секретность порученной работы спасет его от критики и насмешек; но в случае неудачи пострадает его гордость и, возможно, ослабнет его уважение к себе. Ему даже было бы неприятно разочаровать этого симпатичного худенького человека – папу, который, кажется, похож на горностая. У этого зверька шерсть мягкая и меняет цвет в зависимости от времени года, взгляд подвижный и быстрый; горностай прекрасно приспосабливается к окружающему миру, но своим укусом может мгновенно убить животное, которое в три раза крупнее, чем он.

Фрейд даже был убежден, что кардиналы, хотя и обязаны подчиниться святому отцу, все же вряд ли позволят ему свободно бродить по извилинам своей психики, которая проявляется в снах. Они, по меньшей мере, будут осторожны, если не станут лгать. А поскольку они привыкли к типичной для священников лжи, полиграф, возможно, не только окажется бесполезным, но и навредит делу.

Стрелки висевших на стене часов с маятником показывали без двух минут три, и Фрейд в последний раз окинул кабинет взглядом. Его озарила внезапная догадка: пусть кардинал сначала сможет сесть, а потом, если будет нужно, ляжет. Фрейд переставил два кресла так, что они оказались перед кушеткой. Такой подход, более деликатный и дипломатичный, может дать лучшие результаты. Зигмунд не волновался так сильно с тех пор, как сдавал дипломный экзамен.

Дверь открылась без стука, и Анджело Ронкалли, склонив голову, произнес имя Хоакина де Молины-и-Ортеги с обычными титулами впереди. Фрейд уже прочитал в докладе, что тот молод, но был поражен его внешностью: де Молина выглядел почти мальчиком, если не считать начинающейся лысины. Ни одной морщины на лице, и под глазами нет тех темных кругов, которые он иногда замечал у своих студентов. Эти круги были следами ночной учебы, а не сексуальных причуд – в крайнем случае, мастурбации.

– Ваше высокопреосвященство, для меня удовольствие познакомиться с вами, – сказал он, протягивая де Молине руку.

Он тут же понял, что назвал своего посетителя титулом, на который тот не имел права. И понадеялся, что де Молина-и-Ортега не знает, что ему известно о тайном папском указе. Прелат сдвинул назад пелерину, крепко пожал Фрейду руку и задержал его ладонь в своей чуть дольше, чем следовало.