Дато Турашвили - Побег из СССР

Обманывать старших всегда легче, чем детей. Когда отцы обманулись, дети догадались, что Шеварднадзе – это страшный человек, ведь среди арестованных был и его друг, которого вскоре расстреляли. Друг в Грузии всегда значил намного больше, чем товарищ (и не только из-за Руставели). Так грузинская молодежь того времени поняла, что новый Секретарь ЦК проливал кровь не зря – он наметил себе еще более высокую цель (кто знает, может, очень давно, еще с самого детства), и этой целью была Москва. Москве всегда нравились только те грузины, которые относились к своим с особой подозрительностью, и Сосо и его друзьям очень скоро стали совершенно ясны истинные намерения Шеварднадзе. Они возненавидели Шеварднадзе, и особенно Сосо, у которого из-за него осложнились взаимоотношения с собственным отцом. Ведь Сосо никак не мог поверить, что такому доброму человеку, как его отец, ученому, необходимо сотрудничать с такой злой властью. (Между прочим, Сосо, в отличие от большинства советских людей, вовсе не считал, что проблема в конкретном правителе, а не в советской системе правления.)

Сосо был студентом Академии художеств и хотел, закончив ее, стать материально независимым и отделиться от родителей. Он считал, что все это давно уже не походит на нормальную семью. С отцом Сосо не разговаривал, почти не общался и с матерью, неустанно старавшейся сберечь домашний покой – а это было совсем нелегко из-за Сосо, осуждавшего собственного отца.

Он не разговаривал с отцом и только отвечал на его вопросы, а когда перед отъездом на научный семинар в Америку тот спросил сына, что ему привезти, Сосо лишь улыбнулся.

– Ничего, – сказал он очень спокойно, но отец, обожавший своего единственного сына с первых дней его жизни, сейчас действительно заслуживал сострадания. Поэтому Сосо добавил еще два обязательных слова: – Большое спасибо…

Отец ничего не сказал своему единственному сыну. Он знал, что надо было привезти, ведь у него были студенты, а тогда мечтой любого молодого грузина были настоящие американские джинсы. И ради сына он впервые решил быть храбрым и решительным и, как только всевидящий спутник, сотрудник КГБ, хоть немного ослабит бдительность, купить Сосо в Америке настоящие джинсы, несмотря на то что он боялся, очень боялся…

Больше всего он боялся неизвестности, так как не знал, что последует за ввозом джинсов в советскую Грузию: может, и не будет никаких сложностей из-за этого неосторожного шага. Но могли наказать, и наказать очень строго – объявить выговор (с занесением в личное дело) или сместить с должности директора Института и исключить из партии. Об этом говорили бы по телевидению, а в прессе вполне могло появиться анонимное письмо о том, как, не устояв против западных соблазнов, советский академик поддался на провокацию капиталистов и купил сыну американские джинсы. В письме был бы и вывод. Набирая воображаемые очки, его вполне мог зачитать в конце передачи и диктор «…вот как ответил грузинский ученый на заботу советского правительства – променял интересы государства на дешевые капиталистические штаны».

Когда он (втайне от остальных членов делегации) покупал в Америке джинсы, ему слышался голос как раз того теледиктора, но он все равно был счастлив, ведь впервые в жизни сделал свободный выбор и принял политическое решение. Джинсы оказались совсем не такими дешевыми, как он думал. Возможно, и из-за того, что отправлявшимся за границу ученым и деятелям культуры правительство обменивало лишь незначительные суммы, а их иностранные гонорары полностью доставались властям. Но главной все же была сама покупка, потому что на обратном пути его ждала советская граница, которую, ради сына, он должен был пересечь вместе с джинсами. Проходя в аэропорту пограничный контроль, академик уже слышал голоса сразу нескольких теледикторов, на секунду мелькнула мысль самому достать из багажа джинсовые брюки и сдать их, но, собрав последние силы, он протер вспотевшие ладони (у него впервые в жизни вспотели руки)…

Когда прозвучал вопрос русского таможенника – не везет ли он что-либо запрещенное, грузинскому ученому захотелось заплакать, но на его открытый паспорт бесшумно капнула не слеза, а пот, и отец Сосо улыбнулся.

– Жарко, – сказал он, достал из кармана платок и протер лоб…

Таможенник не заметил, что на паспорт капнул пот, и повторил свой вопрос.

– Ничего, – вначале неуверенно, а затем уже более убедительно ответил академик, – ничего запрещенного.