Роберт Годдард - Нет числа дням

— Нет, просто говорю как есть, девочка моя. Время пришло.

— Мы очень за тебя беспокоимся.

— Ты ведь упал не так давно, — вставила Анна.

— Как мило с вашей стороны!

— Что было бы, если бы Пру тебя не нашла?

— Да Боже ты мой, я случайно упал как раз перед ее приходом! Если б она не притащилась, без труда поднялся бы сам.

— Пру говорит совсем другое.

— Пру почти так же стара, как и я, и далеко не так умна. Глупо всерьез верить ее россказням.

— Ты не молодеешь, папа, — сказал Эндрю. — Рано или поздно тебе придется подумать о том, чтобы переехать в более удобное место.

— Предпочту, чтоб это случилось поздно.

— Мы бы решили точно так же, — согласилась Ирен, — если бы не предложение Тантриса. Оно прозвучало. И мы не можем просто его игнорировать.

— Почему бы это, хотел бы я знать?

— Есть одна причина, которая не имеет ничего общего с деньгами, — заявил Ник, чувствуя, что пришло его время.

— Какая же? — Отец вперил в него пристальный взгляд.

— Витраж Суда. Ты сам сказал, что мифы нужны не меньше, чем реальность. А тут и миф, и реальность — все вместе. Историческая загадка. Произведение искусства. Археологическая реликвия. Это же твой хлеб, папа. Ты должен рваться возглавить поиски, а не тормозить их. Я тебя не понимаю. Поверить не могу, что чувства взяли верх над твоим научным умом. Ты же всегда осуждал это в других, помнишь?

Майкл выпятил нижнюю губу, с полминуты в напряженной тишине смотрел на Ника, а после проворчал:

— Только не в сложившихся обстоятельствах.

— А что особенного в нынешних обстоятельствах?

— Подумай сам, мой мальчик. Я и помыслить не могу о том, чтобы разнести на кусочки родное жилище — где, между прочим, скончалась ваша мать — по первому слову безграмотной девчонки…

— О Господи, папа! — вмешалась Анна. — Надеюсь, дело не в том, что тебя обскакала женщина?

— А что, мисс Хартли недостаточно квалифицирована? — безмятежно осведомился Бэзил.

— Она не идет ни в какое сравнение со мной, если хочешь знать. Рядом не стояла.

— Письмо Бодена — ниточка между Треннором и витражом из Сент-Неота, — продолжал Ник. — Выводы мисс Хартли вполне логичны. Или тебе не нравится, как она интерпретирует данные?

— А ты их видел, эти данные, сынок?

— Ну… нет. Однако…

— Вот именно. Вы верите ей на слово. Все до единого, потому что вам так удобно. А в этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников. И даже им — не всегда. Таков мой девиз.

— Я уверен, Элспет будет счастлива показать тебе письмо.

— Может быть. Но почему оно не всплыло раньше? Вот что мне хотелось бы знать.

— Так спроси у нее.

— Спрашивал. Никто до поры до времени не замечал его в архиве, который разбирала мисс Хартли. Ее ответ.

— А ты не веришь?

Майкл опустил глаза, его твердость чуть поколебалась.

— Я такого не говорил.

Ирен вздохнула.

— Тогда что ты говоришь, папа? — спросила она.

Казалось, вопрос дал старику необходимую передышку. Он взял было трубку, покрутил, положил обратно и наконец ответил:

— Что перед вами — единственный беспристрастный судья, который может решить, что для нас будет лучше.

— Мы пристрастны, — уточнила Анна, — а ты нет?

— Я могу на время забыть свои пристрастия, Анна.

— А мы не можем?

— Видимо, нет.

— Смешно! И чересчур… самоуверенно.

— Самоуверенно? Как посмотреть. Если вам нравится думать, что я выжил из ума, — пожалуйста. В моем возрасте это не грех.

— Что? — Анна спрятала лицо в ладони.

— Я не продам Треннор неизвестному миллионеру, чтобы поддержать идиотскую затею с витражами или спасти своих детей от финансовых трудностей, в которые они влипли по собственной дурости. Разговор окончен.

Последние слова были брошены в ярости, и все это понимали. Понимал и отец. Но поскольку он сам всегда утверждал, что человек обязан придерживаться принципов и отвечать за свои слова, понятно было, что назад он их не возьмет. Что сказано — то сказано. А сказана была правда, которая никого не устроила. Майкл заявил, что его дети испортили себе жизнь и потому лишились права испортить жизнь ему.

В комнате воцарилась тишина. Ее нарушило покашливание Бэзила, и тут же прозвучали слова Эндрю:

— Конец, ты сказал? Наверное, ты прав, папа, для меня это действительно конец. — Он поднялся. — Думаю, мне лучше уйти. А то наговорю чего-нибудь.

— Если ты думаешь, что я жалею хоть о едином слове…

— Нет, папа, не думаю. Сожаление… что ты о нем знаешь? Мало. А вернее, ничего. Не жалеешь ни о чем, прямо как Эдит Пиаф. Молодец. Поздравляю.