Евгений Матерёв - Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers

Психопат трясущимися руками выдернул длинный ключ от квартиры из внутреннего кармана и подошёл к «Квадрату» ближе. За каждым мазком на картине можно было увидеть художника, мысленно перенестись в его мастерскую, ощутить запахи красок и пульс его времени. Но Александр видел чёрную кожу мистического чудовища.

Изготовившись занести ключ над картиной, вандал услышал начало песни – Ричард Эшкрофт протяжно запел: «О-о-о-о-о-о-о-о-о! Can you hear me now?»

Александр от неожиданности сначала прервал движение, прислушался. Хоть в зале больше никого не было, он почувствовал спиной тысячи взглядов, устремлённых на него.

Отступать некуда – нужно побыстрее нанести сокрушительный удар. Торжественность момента потрясала. Да ещё этот голос придал сил и уверенности в том, что Александр на правильном пути.

«Е-э-э-э-э-э-э-э-э!» – донеслось сквозь бешеный стук сердца.

Пение стало намного громче и агрессивнее. От этой вибрато ключ мгновенно раскалился докрасна, и психопат выронил его. Александр попятился от картины, затравленно оглядываясь по сторонам – хотел понять, откуда доносится звук и что дальше следует ожидать.

Послышалась музыка, от первых аккордов которой паркетины стали в такт подлетать, как семечки на раскалённой сковородке. Ощущение огромного заводящегося механизма стало пронизывать всё тело, дезориентировать в пространстве.

Вместо ожидаемого триумфа – фрустрация; захотелось немедленно скрыться. Паническая атака заставила Александра бежать куда глаза глядят, ожидая, что вот-вот из-за угла появится охрана и скрутит его.

Очень скоро он, однако, понял, что все люди куда-то подевались, исчезли, испарились. Вот она – полная свобода! Делай тут что хочешь! Как во сне! Хоть все картины режь.

Но предчувствовалось совсем другое – Эрмитаж будет делать с ним всё, что заблагорассудится, а не он.

Александр будто закачался на волнах – то свет становился ослепительно ярким, то в залах делалось совсем сумрачно.

Эрмитаж начал игру. Весь музей пришёл в движение. Он стал похож на огромный кубик Рубика: этажи вращались по горизонтали, залы сменяли друг друга по вертикали. Получалось так, что из египетского зала можно было попасть в малахитовую комнату, из тронного зала – в зал буддизма. Такой экскурсии ещё ни у кого не было!

Александр стал спускаться по лестнице. Его стопы, как на шарнирах, скользили по ступеням. Толкнув перед собой огромную дверь, наш герой оказался в вестибюле Октябрьской лестницы с его зеркальными фальш-окнами. Привыкнув к паркету и мрамору, неожиданностью было ступить на алый ковёр. На нём так не поскользишь – пришлось быстро переступать ногами.

Преодолев пролёт и взглянув назад, Александр понял, что перед ним развернулась первая фантазия музея. Ему навстречу по красному ковру бежали штурмующие Зимний дворец революционные солдаты и матросы. Как старую кинохронику смотришь – честное слово!

Послышался треск выстрелов, крики; лестница завибрировала от множества шагов; над головами воинов разрастались облака пороховых газов. Ничего себе картина!

Одна из пуль попала в окно, и позади Александра послышался звон разбитого стекла – большие осколки попадали на красную дорожку.

Это вывело Александра из ступора – он быстро, скачками преодолевая ступени, ринулся обратно.

Несостоявшийся вандал припустил по Тёмному коридору, стены которого были увешаны шпалерами. Ветер задул ему в спину, словно подгоняя вперёд. От сквозняка шёлково-шерстяные полотнища пришли в движение, послышались хлёсткие звуки ударов ткани о стену – как птица, резко взмахнувшая крыльями.

Если бы Александр обернулся, то мог бы действительно увидеть парящего над ним бронзового орла с арабской вязью на шее – оживший «Водолей» мастера Сулеймана, один из старейших экспонатов Эрмитажа.

Чтобы не ощущать ветра, дующего в спину, Александр свернул влево и из Тёмного коридора неожиданно попал в ослепительный Георгиевский зал конца девятнадцатого века.

Глянец каррарского мрамора, белизна французских штор и яркий свет с каскадов люстр. Особую торжественность залу придавала позолота лепнины; даже тяжеловесные капители колонн не выглядели таковыми – наоборот, золотая фактура делала их воздушными, невесомыми. Всё в высшей степени музыкально.

Вдоль стен стояла публика, образуя сообщества по интересам; мужчины в строгих костюмах или мундирах, женщины в разноцветных, с турнюрами, платьях пастельных тонов.