Наталья Александрова - Месть через три поколения

Пациентка почувствовала, что пол уходит из-под ног, а перед глазами стояла оскаленная пасть той самой собаки, что охраняла своего хозяина до последнего вздоха.

Если бы она не была привязана, то брюнетке, которая подвезла того бродягу до самого дома, пришлось бы плохо. Собака сразу почувствовала в ней врага, едва только завидела ее машину. Пришлось обезопасить ее шокером, и этот нищий полупьяный придурок рассердился на нее. И посмотрел грозно, но собака застонала, и он плюхнулся рядом с ней в грязь и стал гладить и бормотать бессвязные ласковые слова.

Она тогда убежала и еле сумела тронуть машину с места, до того болела рука. Доехала до дома и целые сутки пыталась сама лечить укусы, а сегодня поняла, что если не пойдет в клинику, то просто умрет.

Ей плохо, очень плохо, голова ужасно болит, и кажется, поднялась температура. Она пошла в частную клинику в надежде, что тут не спросят документы, а оказалось, что все так серьезно. Она не должна была этого делать, потому что тот, кто может все, не одобрил бы. Она виновата в том, что не сумела увернуться от собачьих зубов. Но без врачебной помощи она может умереть.

Брюнетка схватилась за стул, чтобы не упасть.

— Вам надо полежать, — вмешалась медсестра, — потом возьмем кровь на анализ, потом еще один укол. А пока оформите договор и оплатите.

— Я не буду лежать! — Брюнетка отвела ее руки и встала, держась прямо усилием воли.

Хирург писал что-то в карточке и не поднял головы. Медсестра проводила пациентку в холл к стойке.

— Нельзя ли побыстрее, — торопила брюнетка, — я тороплюсь.

Девица за стойкой вскинула на нее глаза в немом удивлении — куда уж теперь торопиться. Брюнетка посмотрела на нее с такой откровенной ненавистью, что у нее дрогнула рука.

Странная какая-то пациентка, что-то с ней не то.

— Записать вас на следующий прием? — спросила она, возвращая паспорт.

— Я позвоню, — буркнула брюнетка, неловко всовывая руки в рукава куртки.

После обезболивающего укола это действие не доставило ей неприятных ощущений. Рука теперь вообще ничего не чувствовала. Она выскочила на улицу, желая лишь одного — оказаться как можно дальше от этой клиники. Больше она сюда не придет, сама купит в аптеке антибиотик, будет пить, все пройдет.

Та собака не была бешеной, она просто пыталась защитить своего хозяина. Надо же, кто-то так любил этого никчемного пьяницу и придурка, что пожертвовал из-за него своей жизнью.

Брюнетка усмехнулась сквозь зубы, накинула капюшон и медленно пошла к переходу через улицу. Сегодня она не взяла машину — из-за больной руки трудно было вести.

Быстрее идти не получалось, потому что на воздухе закружилась голова. Ничего, это все пройдет, она вылечится и забудет проклятую собаку, тем более что той уже нет в живых.

Она встала у перехода, дожидаясь, когда загорится зеленый свет. И тут рядом с ней притормозила знакомая черная машина.

— Садись! — окликнули из окна.

Она поняла, что попалась.

— Садись, Вторая! — повторил голос того, кто может все, и она села на переднее сиденье рядом с ним.

Села и уставилась прямо перед собой, потому что ОН не любил, когда ему смотрят в глаза.

— Зачем ты пошла в клинику? — спросил холодный металлический голос.

Этот голос с некоторых пор ее пугал. Он был какой-то неживой, бесполый. Если не знать, что он принадлежит мужчине, можно было вообще принять его за механический.

Она молча показала ему забинтованную руку.

— Отчего ты не обратилась ко мне? — спросил он, причем интонация не была вопросительной, он не ждал от нее ответа.

Она молчала, отвернув голову вбок, чтобы не встречаться с ним глазами. Он мог читать ее мысли, он знал о ней все. И теперь ни в коем случае нельзя показать ему, что она знает, что случилось с той, Первой. Это он так их называл, своих подчиненных, своих подручных, своих рабынь. Потому что они работали на него — без вопросов и без денег, просто делали, что он прикажет.

Первую нашли мертвой в тележке уборщика в крупном торговом центре. Об этом не сообщали по телевизору, просто по чистой случайности у нее в этом центре работала подружка. Старая подружка, из той, прошлой жизни. Когда не было еще в ее жизни этого человека. Того, кто может все. Это он так себя называл.

В той жизни не нужно было перекрашиваться в черный цвет и стричься коротко, ежиком, чтобы походить на Первую. И не нужно было красить губы слишком яркой помадой, которая ей не идет. Стрижка тоже ей не идет, она знает, ее длинноватый нос кажется еще длиннее. Но какое это имеет значение теперь?