Данила Решетников - Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»

Иногда мне было до боли противно смотреть на нее. Но я все равно смотрела.

– Что у тебя во рту? – спросила она с изумлением.

– Конфетка.

– И?

– Я недавно прочла, что если взять леденцовую конфету и сглатывать ее сок при взлете, то не будет закладывать уши.

Чижик глянула на меня словно на сумасшедшую.

– Блин, Лиза, ты, сколько уже летаешь?!

– Ну…

– Загну! И ни разу ведь не закладывало!

– Почему? Пару раз было.

Яна откинулась на спинку и прислонила ладонь ко лбу.

– Ой, все, – взмолилась она. Читаешь всякую ерунду. Лучше бы прочла что-нибудь адекватное. Льюиса Кэрролла или Марка Твена, в конце концов. «Том Сойер», угу?

«Бла, бла, бла», – ворчал мой внутренний голос, ничем не выдавая себя.

– Я их в детстве читала, – сказала я, опустив вниз уголки своих розовых губ. – Не люблю перечитывать.

– А! Вспомнила! Мне недавно под руку попался «Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Там так интересно проведена параллель между животными и людьми…Про строй, про власть. В общем, я оценила. А еще у него есть произведение «1984». Высший пилотаж! Око большого брата следит за тобой – уууууу, – Яна закружила надо мной, точно Каспер, пугающе потрясывая кистями рук. – Ты под колпаком, Лаврова. Страшно?

– Очень.

– Вот видишь…

– Я, в принципе, не особый любитель литературного творчества, – перебивая ее, начала я оправдываться. – Мне больше по душе фильмы, музыка. Они вызывают у меня гораздо больше эмоций.

Яна залезла рукой в свой маленький рюкзачок и, пошарив недолго на его дне, достала старые, почти ветхие, наушники «monster bit», размером с хоккейную шайбу каждый.

– Не, это другое. Ты зэтовская.

Я возмутилась.

– А ты нет?! Мы же ровесницы!

– Это еще ничего не значит. Я просто воспитана по – иному. Вот и все. Поэтому имею полное право тебе говорить: книга – это другое.

Я смотрела на ее самодостаточность, что брызгала через край, вынашивая и одновременно сдерживая внутри себя, тягу к остросюжетной полемике. Как бык, отбрасывающий землю копытом перед дрожащим тореро с тряпкой, осознавший, что смысла в ней нет никакого, но все еще страдающий несгибаемым желанием насадить ее на рога.

– Я тебя не понимаю. Что означает твое «другое»?

Было отчетливо видно, что Чижик выставляет на плеере музыку и готовится нажать на большой, появившийся в середине экрана, «play», однако палец ее завис над горящим сенсором и она тут же продолжила.

– Книга – это огромный труд. Она опирается на всевозможные ощущения и переживания персонажа. Автор вкладывает в каждую букву частичку себя самого, стараясь максимально доходчиво донести до читателя свою мысль. Он доверяет ее. Доверяет каждому. Расправляет ей крылья. Представляешь? Насколько же сокровенным предметом является каждая страничка его души. Нужно быть очень смелым, чтобы отважиться на такое. Чтобы написать действительно хорошую книгу. Порой нам хочется читать мысли и знать о чем думают все эти люди, – окинула она взглядом заполненный самолет. – И книга дает такую супер способность. Дает шанс побыть в шкуре Бога! Этого невозможно показать на экране, но на письме,… на письме есть жизнь.

Тут я задумалась. Мой взор устремился на взлетную полосу. За стеклом было необычайно темно, и только яркие огни по краям напоминали рождественскую гирлянду. Да и настроение оказалось подстать. До 31 декабря оставалось немногим более двух недель. Я опустила взгляд ниже и заметила несколько небольших отверстий в окошке иллюминатора. Сгорбившись и посмотрев в них, мне довелось узнать, что они сквозные. Я испугалась. Сглотнула ком, но тут же пришла в себя, сделав вывод, что раз эти цилиндрические отверстия сделаны столь аккуратно, значит они зачем то нужны, и, соответственно, просверлены не только в моем стекле.

Откинув с облегчением свое тело на спинку, я, вдруг, замечталась.

– А знаешь, Ян, я бы тоже хотела, чтобы про меня написали книгу. Изобразили все мои мысли, описали эмоции. Круто бы вышло, как ты считаешь?

Но в ответ тишина. Когда я повернулась, Чижик лежала, закутанная в плед, с прикрытыми глазками и слушала что-то веселое и танцевальное. Я глубоко вздохнула и повернулась обратно. Мы взлетали. До свидания, Самара-городок. До свидания.

* * *

В сердце расписанного по-зимнему аэропорта Пулково мы очутились незадолго до наступления десяти часов вечера. В палитре огней этого, узнаваемого миллионами людей на планете, перелетного пункта северной столицы растворялась вся та бурная суматоха, которая была присуща повседневным прайм-таймовским вылетам. Где-то уже висели, так называемые, дождики, у многих продавцов были целые ошейники из красочной мишуры, а на выходе мы и вовсе встретили, увешанную десятками разнообразных игрушек, искусственную миниатюрную елку. Вся команда шла мимо, крутила увлеченно своими головками и только я, казалось, брела в легком смятении. Мои мысли однозначно не сходились с мыслями остальных и лишь у меня одной, наверное, они были такими бредовыми. Сопоставив, что до Нового года еще прилично, а елка уже стоит, я внезапно решила, что это дерево непременно является католическим. У них – то рождественский праздник не за горами.