Валера Жен - Реверсия

– Прости, пожалуйста. Прости! – шептала она, уткнувшись в носовой платок. – Это от длительного воздержания. Сказывается нервное напряжение.

Он ласкал любвеобильную женщину, успокаивал. Ну, кровь, а что особенного? Зато крепла уверенность в собственных силах. Пришлось выдержать трудный поединок, результат – налицо. Опасения? Все туфта. Она не может бесконечно питаться его кровью. Они должны расстаться, что и сделали час спустя. Трогательно – с поцелуями. После ухода Лиды он обнаружил на столе записку : Валерочка, я счастлива! Еще долго буду вспоминать твое теплое сексуальное тело. Твоя Ли. Значит, его Лида?

Брился, ничего не замечал, и – вдруг… Что со мной!? Может, ему померещилось. Незнакомый человек отражается в забрызганном пеной зеркале. Паутина морщин вуалью осела вокруг глаз, трещины расчертили впалые щеки. Поблекший взгляд и нити седых волос.

Всегда воспринимал себя изнутри – этаким гарцующим молодцем. А закат близок, ничего не сделано. Только радужные мечты, неясные планы. Да, строил уникальный дом, искал партнеров для будущей совместной деятельности. Не торопился. Казалось, все впереди, можно подурачиться. Дом сгорел, фирма прогорела, и теперь… вопиющая несправедливость! Несправедливость? В образе кота хотел уйти от действительности.

Вадеев торопливо добрился, вернулся в свою комнату, раздраженно вытащил все ящики письменного стола, с антресоли снял огромные рулоны изрисованной бумаги. Были еще папки с масляными работами, их тоже выпотрошил. Надо же, догадался посмотреть на себя со стороны. Вспомнил, как в тридцать лет прослезился, сравнивая себя с Лермонтовым. Тот умер в двадцать шесть, но оставил огромное наследие – не в пример Вадееву. С того дня сделано мало, и ничего примечательного.

Где-то, за пределами комнаты, кипят творческие страсти, передовые мысли у всех на слуху – их можно оспаривать, но о них знают. Личное убожество предстает во всей своей обнаженной никчемности. Для чего и зачем? Он разматывает рулоны, рвет откровенно бездарные работы. Зачем спасал из огня, всюду таскал с собой? Ах, да… икогда не поздно делать объективные выводы, для того и хранил – надо созреть для правильного осмысления своего творчества. Даже очень возможно, он зря сомневается в своих способностях. Никогда не врал, всегда оставался самим собой – даже самобытным, если учесть его добровольную самоизоляцию от художественной элиты с ее вечной болтовней об истинном искусстве. А если он прав, то где результат?

Вадеев поднялся над поверженными трудами, задумался. Очень естественный монумент бездарному художнику. Только бы видеть со стороны. Со стороны!? Он обозлился, хотел все сокрушить, а вместо этого одевается и выходит из дома. Во дворе оживление. Еще бы! Солнце пролилось на свежевыпавший снег, под веселую разноголосицу ребятишек порхают в воздухе снежки. И у самого вмиг повысилось настроение, на пути забрезжил свет. Совершенно бессознательно отправляется в художественный салон.

В его поведении нет ничего исключительного. Всего лишь внезапное просветление после длительного творческого застоя, желание с меньшими потерями выйти из душевного кризиса. Затянулась пора переосмысления? Значит, все впереди. Как здорово испытывать обновление. Появился повод порадоваться.

Салон-магазин безнадежно пустовал. Продавщица да несколько модниц у прилавков с бижутерией. Нечаянно приблудила юная парочка, без интереса посмотрела на картины, тут же поторопилась удалиться на свежий воздух. Зато новоявленный старичок, с седенькой бородкой и клюкой в трясущихся руках, тщательно протер запотевшие очки, прикрыл ими слезящиеся глаза, с интересом огляделся по сторонам. Кажется, нашел предмет своих исканий. Пошмыгал носом, проверяя устойчивость визуальной экипировки, воззрился на красочное полотно в черной раме.

Рядом с экстравагантной картиной притулилась работа Вадеева под лаконичным названием «Озарение». Так, вспышка ярких красок, отдаленно напоминающая грозовое небо, расколотое солнечным светом. Вместо туч – неясные темные символы, очень похожие на танцующих уродцев Матисса. Даже есть автограф – короткий вензель с длинным прочерком. Ничего, художественная роспись – самая эффектная деталь в картине.

– Вы, наверное, художник? – деликатно обратился он к старичку.

– А?! – потянулся тот ухом к Вадееву. – Упаси бог! Я, молодой человек, профессиональный критик.

Может, и был. Ностальгия по изобразительному искусству не дает засидеться дома. Тоже страсть. Как, например, заядлый рыбак при отсутствии водоема начинает удить рыбу в собственной ванне. Так и этот.