Натали Хард - Эйваз

Тогда, на траулере, Лео утащил меня в небольшую каюту, в которой почему-то пахло лошадью и молоком, укутал в одеяло и долго отпаивал чаем. Он что-то говорил мне, гладил по голове, но я его не слышала – только удары своего сердца и звенящую, оглушающую тишину. Казалось, что чьи-то невидимые руки вгрызались мне под дых и вскрывали грудную клетку. Я почти физически ощущала эту невыносимую, режущую боль и мечтала лишь об одном – чтобы какая-нибудь волшебная сила раздробила меня на тысячу маленьких кусочков и раскидала их далеко-далеко друг от друга.

Лео так и уснул, обнимая руками кокон из толстого одеяла, внутри которого была я – бесцельно смотрящая в огромный иллюминатор…

Когда берег скрылся из виду и тьма окутала все пространство, я аккуратно выбралась из кокона, и, чтобы не разбудить Лео, на цыпочках вышла из каюты…

Стояла почти безветренная ночь – ни звука, ни движения. Только чуть вибрировала палуба от работы двигателей, да с тихим шелестом торопились умчаться в окружающую темноту рожденные носом судна волны. Все небо было усыпано звездами, некоторые из них игриво подмигивали мне, а другие – внезапно отрывались от синего полотна и летели к Земле. Было интересно понять: что испытывали они, разлучаясь со своим домом и устремляясь в пустую и холодную бездну?

Пройдя в заднюю часть судна, я перебралась через блестящее металлическое ограждение и уткнулась лбом в точно такое же. Просунув голову между холодных перил, посмотрела вниз, где были еле заметны отблески воды в лучах дежурного освещения корабля и откуда шел отрезвляющий запах океана.

А что, если и мне сейчас полететь вниз, как звезды? Что там?

Вдруг встречу на пути мамочку и папочку?

Внезапно мне вспомнился наш последний с мамой поход в храм…

Это было за три дня до того, как неизвестное «чудовище» посетило наш дом.

– Тая, Боженька любит нас. И тебя, и меня, и папу, и Петьку с Антошкой. Он никогда нас не оставит и всегда защитит. Ты, главное, верь в это, – опуская мне на язык кусочек вкусной просфоры, заверила тогда мама.

Верить в это?

Мой подбородок задрожал…

– Мамочка, – шептала я одними губами.

В какой-то момент показалось, что я видела ее рядом с собой. Она сидела на выцветшей бледно-желтой бочке, болтала в воздухе ногами и улыбалась, как бы говоря: «Иди сюда, моя радость, – мама манила меня рукой к себе, подальше от края судна. – Иди сюда, моя малышка…»

– Мамочка, – я рванулась к ней, мечтая упасть в нежные объятия. – Мамочка, мне страшно.

Но, споткнувшись обо что-то на палубе, я пролетела по холодному настилу, больно ударившись головой о какой-то чудовищный крюк и ободрав в кровь нос и ладони. Приподняв голову, я медленно огляделась – мамы нигде не было. Быстро вскочив, обежала крюк.

Может, мама спряталась за ним?

Заглянула за бочку, пошарила руками в сложенном змейкой промасленном канате и несколько раз обошла какой-то механизм, но меня окружала лишь та же темнота.

Тогда впервые я по-настоящему испугалась, еще никогда мне не было так страшно…

– Почему? – упав на колени и задохнувшись от отчаянья, прокричала я в угрюмые небеса что было сил в моем крохотном теле. – По-че-му? – содрогнувшись в спазмах, повторила еле слышно и, прислонившись щекой к ледяной стенке надстройки, сползла на пол, утопая в слезах.

Но никто не отозвался мне: кроме эха, отразившегося от стенок надстройки, мерно покачивающегося на ходу судна, я ничего не услышала.

Обхватив колени руками, я свернулась калачиком от страха, опустив голову на бухту каната. И плакала до тех пор, пока не кончились слезы.

В такой позе и обнаружил меня Лео тогда на рассвете…

Обнимая его за шею, я произнесла единственную фразу:

– Я найду его…

Слова прозвучали совсем не по-детски, и я до сих пор помню, как Лео тогда содрогнулся…

Это были последние слезы, которые помню – больше я никогда не плакала.

Никогда…

* * *

То ли по сохранившейся привычке за долгий период молчания, то ли по каким-то другим причинам, но когда я вновь отважилась говорить, наше общение с Лео практически не изменилось. По-прежнему чаще говорил он, рассказывал новости, привозил интересные книги, шоколад, только вот – перестал читать вслух.

Я замечала, что моя отчужденность царапает ему сердце, но ничего не могла поделать – разговоры у нас как-то не клеились. Он старался всячески сблизиться, достучаться до меня, растормошить, но я была закрыта не только для него – для всего мира. Правда, в этой глухой стене было одно открытое окошко, и этим окошком была матушка Аглая.