Алиса Рем - В шаге от пропасти

Марго с ужимкой посмотрела в сторону мужчины. Каждый раз она всё больше замечала, что её новый знакомый просто пожирает её глазами, притом стараясь скрыть интерес. Каждый миллиметр кожи, каждая маленькая морщинка – всё находилось под пристальным вниманием Миллера.

– Что-то вроде медитации, да? – за долю секунды внимание девицы переключилось. – Так, я же обещала кофе, верно?

Пара зашла в первую попавшуюся кофейню, которой заканчивалась нелюдимая аллея. Внутри было тепло и ароматно пахло. Джонатан тут же взял девушку за плечи, помогая снять её легкую куртку. Его пальцы заметно ощущались сквозь неплотную ткань, и нужно признать, довольно приятно. Стоило официанту подойти, как они почти единогласно заключили:

– Эспрессо, пожалуйста.

И оба посмеялись над милым моментом. Как в фильмах, поняли друг друга с полуслова. Обстановка располагала к легкому общению. Джонатан старался уходить от неудобных тем, ему куда больше нравилось узнавать детали жизни знакомой.

Спустя всего пару минут две чашки с кофейным паром стояли прямо перед гостями. Запах кофе один из тех, что не может надоесть.

– Мы нигде раньше не встречались? До знакомства в кафе? – девушка улыбнулась и чуть прищурилась.

– Я бы тебя запомнил, – сделав глоток, он быстро облизал верхнюю губу, приподняв бровь. Нервничает.

Чувство вины нарастало с каждой секундой. Она этого не заслуживает. Марго так беззаботно улыбалась ему, охотно отвечала на вопросы. Таким образом, стало известно, что девушка ещё даже не начала самостоятельной жизни. Она мечтает жить в Лондоне, подрабатывает моделью и ищет своё место в этом мире. Она мечтает, она дышит, она живет…

Эти двое были так непохожи: Марго рвалась на свободу, была птицей, выпорхнувшей из родительского гнезда. Джон же добровольно остался в нём. Словно жалкая ящерица – заполз под гнилые доски и мечтал лишь о покое. Он бесконечно винил себя за свой выбор. Всякий день и час, но ничего не делал.

***

Сигаретный дым заполнил всё пространство. Всё как и всегда. Спустя столько лет он всё ещё сидит в своем кабинете – изменилось лишь средство связи: телефон на проводе сменил ноутбук, через который легко было не только поговорить, но и увидеть собеседника. Прирожденный либерал, всегда мечтавший о том, чтобы приблизиться к вершине. Во всех смыслах.

Заработав целое состояние, будучи в самом расцвете сил, Генри Миллер мечтал походить на приближенных к английской короне. У него было всё – кроме венценосной фамилии, обозначающей, что его нельзя смешать с грязью. Формально. Бредовые идеи хороши тем, что не дают покоя, пока ты не исполнишь их. Дело сделано – и его наследник стал потомком знати.

Джонатан носил фамилию отца, однако с самого детства слышал, как все вокруг таинственно улыбались, узнав фамилию покойной матери. До определенного момента мальчик не понимал, стоит ли воспринимать это хорошо, ведь тётушка Амели всегда отдавала его перестирывать одежду, в которой он виделся с матерью, даже если та была чиста.

Да, его мать была потомственной баронессой, а Джонатан – баронетом. Но что это значило, если он помнил её грустной и вечно пьяной? Спасал ли титул его душу или лишь тешил самолюбие отца?

Что касается Генри, он любил всем говорить о той, на ком был женат, и это казалось Джону диким.

«– Ох, прекрасная Руби была бы счастлива…» – любил повторять он на людях или в присутствии именитых гостей.

Он прикрывался именем покойной, словно красивым палантином, переброшенным через плечо. Мальчик никогда не видел и того, чтобы родители целовались или даже мимолетно улыбались друг другу. О семейном духе не шло и речи – абсолютный холод и тотальный контроль. Любимым днём недели Руби был четверг – день, когда ей выдавали деньги. Он означал, что, скорее всего, до субботы она не вернётся. Но такова была жизнь. И спустя почти тридцать лет после смерти жены вдовец оставался верен привычкам.

Дверь кабинета приоткрылась, и Джонатан вошел. Отец перебирал какие-то папки, на одной из которых стояла кружка с горячим напитком. Кажется, если опрокинется, он и глазом не моргнет. Было в этом вечно спокойном, учтивом, с гордо выпрямленной спиной человеке нечто пугающее, даже зловещее. Глаза Генри скользнули по сыну несколько оценивающе, а после вернулись в исходное положение.

– Проходи, – негромко, но настойчиво произнес Миллер-старший.

Он не любил тратить время на бессмысленные приветствия там, где они не требовались, чтобы показать свою воспитанность.