Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете

Мы поворачиваем за угол и оказываемся в женском отделении. Оно именно такое, как я себе представляла: бесконечные ряды камер. Мои глаза устремляются вверх, словно я смотрю на салют в небе – там еще этаж камер. И везде тюремные решетки. Я чувствую, как начинает кружится голова. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж и идем по коридору.

Останавливаемся перед дверью с номером тринадцать, на табличке написано: Д. Олива.

Кого-то рвет: стон, утробный звук, а затем всплеск. Тут будто прорывает плотину, и я начинаю слышать каждый звук: вздохи, женские крики, как в ночном клубе пред закрытием, когда на алкоголь дают скидку. Обхватываю себя руками и пытаюсь представить, что это руки Рубена.

Глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться, но это только усиливает запахи этого места: моча, старая прокисшая еда, рвота и паршивый алкоголь.

– Заходи, – говорит сопровождающая. – Время 00:06. – Она делает пометку в журнале.

– Внутрь?

Она открывает дверь. Я не думала о том, куда меня ведут. Не успела подумать… ведь не было никаких наручников, никто не заталкивал меня на заднее сиденье машины, пригнув мою голову. Я никогда не могла представить, что окажусь здесь, для меня это стало полной неожиданностью.

На полу лежит синий матрас, хотя это громко сказано, – скорее коврик для йоги. Рядом еще один, поменьше, полагаю, это подушка. Окон нет, только маленькое отверстие в стене под самым потолком. На потолке нарисована большая черная стрелка, указывающая налево. Должно быть, я долго пялюсь на нее, потому что сержант поясняет:

– Она указывает на Мекку.

Сержант Моррис передает мне одеяло, сильно пахнущее мочой. От него запах гораздо сильнее, чем снаружи.

Слева металлический унитаз без крышки, как в поезде или самолете. Помню, как мы с Рубеном летали в Берлин, и я пыталась сходить в туалет во время турбулентности. Воняет одновременно и химическим чистящим средством и всей грязью, которая смывалась в туалет. Нет ни ершика, ни кнопки слива. Пока я разглядываю все это, сержант Моррис уходит. Дверь лязгает, и я сначала подпрыгиваю от неожиданности, а затем начинаю дрожать по мере того, как мозг начинает осознавать сложившуюся ситуацию.

Это камера… Камера… Моя камера!

Я так и не сказала Рубену. Не сказала!

Смотрю, как он помешивает кашу на плите.

Муж всегда отвечает за еду, а я за стирку. Два года назад мы договорились разделить обязанности, чтобы избежать ссор. Думаю, не стоит говорить, что посуда всегда аккуратно расставлена, в посудомойке никогда не залеживаются грязные тарелки, тогда как корзина для грязного белья обычно переполнена.

Рука начинает болеть сильнее и с трудом шевелится. А утром вообще была в странном онемевшем состоянии.

Рубен накладывает кашу. Кухня и гостиная объединены – по сути это квартира-студия, хотя у нас две спальни. Нам здесь нравится, и не важно, что мы слышим, как соседка сверху возвращается домой в три часа ночи, цокая шпильками. Нам нравится мрачность Лондона, душный воздух. А горячий запах городской пыли в метро говорит мне, что я вернулась домой после отпуска. Нравится даже то, что летом мои ноги в шлепанцах чернеют от смога. И даже как выглядят люди в ярком, резком освещении метро после бурной вечеринки: женщины с бледной кожей и смазанным макияжем. В ночном автобусе мы как-то видели мужчину со змеей на плече, и никто на него не пялился. Нравится, что каждая вещь имеет свою цену и что всюду теснота. Наши родители не понимают этого – родители Рубена в особенности – и все спрашивают, почему мы не продадим квартиру и не переедем. «Есть и другие способы экономии», – твердит отец Рубена.

Напротив плиты висит фото с нашей свадьбы, фотограф снимал только репортаж, никакой постановки. «Я не хочу, чтобы мы выглядели излишне претенциозно искусственными улыбочками», – сказал Рубен вскоре после того, как сделал мне предложение. В итоге, свадьба была довольно скромной и не стала самым лучшим днем в нашей жизни. Мы были в полном недоумении от всего, что случилось после его анти-предложения, начинавшегося со слов: «Не хочу относиться к тебе свысока…» Быстра торжественная регистрация – я надела платье до колен, а после был праздничный ужин. Рубен выпил слишком много красного вина и не убирал руку с моего колена, так и ел пиццу одной рукой. А потом, когда он курил во дворике – раньше он курил, – произошло то, что я никогда не забуду.

«Мы сделали это», – сказала я.