Энн Бенсон - Похититель душ

Я шагнула в сторону, чтобы он отошел от стола и у меня появилась возможность получше его разглядеть. Однако он не сдвинулся с места, а лишь слегка повернулся ко мне. Я ничего не могла с собой поделать и продолжала его разглядывать.

«О, пожалуйста, пожалуйста, – беззвучно умоляла я темного демона, – сделай что-нибудь глупое – вытащи нож или прыгни на меня, чтобы я могла вытащить пистолет и всадить тебе пулю между глаз, прямо в твой извращенный мозг».

Впрочем, он прошел через металлодетектор, так что у него не могло быть оружия. И все же он был вооружен – стоило ему снять темные очки, скрывающие его глаза и не позволяющие мне разглядеть его лицо, как лазерный луч прожег бы дыру у меня на лбу.

– Мистер Дюран, – довольно глупо представилась я, – я детектив Дунбар.

Господи, ну какая же я идиотка – ведь он знает, кто я такая. Дюран презрительно фыркнул и проигнорировал мою протянутую руку.

– Благодарю вас за то, что пришли, – пролепетала я. Мне вдруг показалось, что я промерзла до самых костей и мое тело кристаллизовалось; одно неверное движение, и я рассыплюсь на множество кусочков, которые никому не суждено собрать. Однако я продолжала анализировать Дюрана; его образ навсегда запечатлелся в моем мозгу, словно фотография, причем одновременно я старалась его понять. Он оказался среднего роста, хрупкого сложения, его кожа отличалась удивительной белизной – там, где ее удавалось разглядеть. Он был полностью одет в черное, как и на тех немногих фотографиях, которые попали мне в руки. Темные, немного слишком длинные волосы хорошо подстрижены. Массивные темные очки полностью скрывают глаза. Он держался очень прямо. Передо мной стояла ходячая карикатура, вот только я не могла сообразить, на что.

Несмотря на некоторую претенциозность, он выглядел как-то неприметно – и я вдруг поняла, что не сумела бы выделить его в толпе. Дюран принадлежал к категории людей, которые при желании могут не привлекать внимания к своей особе. Или перевоплотиться в кого угодно. Но как только заговорил, он ужасно меня напугал.

– Верните мне мою студию.

Никаких тебе «как поживаете» или каких-либо других приветствий. И еще меня удивил его голос: я ожидала, что он окажется завораживающим, как у Винсента Прайса [59]или Уила Лимана [60]. Но вместо глубокого, сильного голоса, вопреки всем моим предположениям, я услышала визгливые нотки.

Альт, словно он был певцом, – не мужской голос, но и не женский. Если бы он позвонил мне по телефону, я бы не сумела определить его пол. В голосе было что-то фальшивое, словно он говорил через искажающее устройство или из-под воды, каждое слово звучало как скрежет по металлу.

Он не сказал: « Привет, я Уилбур Дюран, вы хотели со мной поговорить». Нет, он потребовал обратно свою студию.

Значит, студия – его слабость.

Меня поразило, какими далекими от реальности оказались мои представления об Уилбуре Дюране. Я ожидала услышать властный голос, увидеть сильного человека, склонного к доминированию. При других обстоятельствах он выглядел бы совершенно безобидным, я бы даже не задержала на нем взгляда. Однако я знала то, что знала, и меня трясло от одной только мысли, что я нахожусь в одной комнате с убийцей кошек, похитителем детей, возможным маньяком. Я молилась, чтобы он этого не увидел. Но, конечно же, он заметил мою слабость.

Как только сержант сказал, кто меня ждет, я сразу же убрала фотографию своих детей, которую держала на столе, чтобы Дюран ее не увидел, если наш разговор будет проходить за моим столом. Я не хотела, чтобы он имел хоть какое-то представление о моей личной жизни.

Для такого типа, как Дюран, было бы только естественно ходить в сопровождении громил, однако он пришел один. В моем мозгу вдруг возник безумный вопрос: каким же бесстрашным должен быть человек, осмелившийся добровольно прийти в полицию, когда у него имелись все основания считать, что он находится под подозрением в совершении одного или даже нескольких преступлений, караемых смертной казнью? Вероятно, в нем боролись два противоположных психологических состояния: уверенность в приятии окружающего мира, которую испытывает человек, хладнокровно вскрывающий конверт, и состояние социопата, давно перешедшего грань разумного поведения. Возможно, сразу оба; в любом случае, он сумел вывести меня из состояния равновесия и прекрасно это понимал.

Дюран одарил меня ледяной усмешкой, словно хотел сказать: «Попалась!»

Он добился своего – я лишилась дара речи, а на его лице появилась вызывающая улыбка.