Николай Андреев - Кара небесная. Книга 6

Старик в ответ рассмеялся.

– Угадал, подлец, – сказал он. – Это действительно не моя дочь. Это твоя смерть. Знакомься. Вам сегодня венчаться.

***

Сообщение о внезапной смерти солиста областной филармонии Леши Соловушкина вышло на первых полосах всех городских газет. Комментируя этот факт, журналисты первым делом называли причину смерти – жизнеугрожаемые нарушения сердечного ритма, вызванного атеросклерозом сосудов головного мозга, а дальше изгалялись как могли, всяк на свой лад. Одни, отражая мнение мистически настроенных граждан, которых с каждой новой смертью становилось всё больше, увидели в этом очередное предупреждении тем, кто на глазах всего города преступает законы божьи. Другие – материалисты с моралистами – утверждали, что, дескать, так и надо, что русского человека только так и можно отучить воровать, лгать, пить, предаваться безудержному разврату. Третьи – скептики писали, что смерть Соловушкина – человека из списка Всевидящего – лишний раз подтвердила то, что всему городу и так давно известно. "Худшие люди года" по версии "Губернских ведомостей" умирают не сами по себе, а с чьей-то конкретной помощью, и отрицать это, значит, уподобляться капитану полиции Третьякову, поплатившемуся своей и чужими жизнями за то, что долгое время отказывался замечать преступления и искать совершивших их преступников.

Но все же охотнее газеты писали о другом – о людях из "списка восьми" и их грехах. Не было дня, чтобы какое-нибудь печатное издание не вышло с материалом, посвященным одному из них. Так, в "Вечерней газете" вышла статья, рассказывающая о жизни Виктора Лемтюгова. Даже не стараясь выглядеть объективным, журналист, насмехаясь и ёрничая, подробно описал быт "самого большого нуля в городе". Ничего нового читатели не узнали, кроме того, что у того есть дочь, с которой он мало общается, хромая кошка, с которой общается больше, чем с дочерью, а также старушечья привычка кормить на карнизе голубей вымоченным в молоке хлебом. Несмотря на то, что никакой другой информации в статье не было, ее напечатали и, судя по поступившим в редакцию отзывам, прочитали.

О Романове писали то, что жажда к разгулу у него появилась в молодости, во времена занятия бизнесом. Сначала, по словам его бывшей жены, эта жажда была незаметна как для окружающих, так и для него самого. И только потом, когда по его вине распалась семья, стало ясно, насколько глубоко он погряз в своей пагубной страсти.

Но больше всего досталось покойному Степану Ребко. Общество, взбудораженное многолетними слухами о том, что в медицинский институт человеку с улицы без взятки не попасть, будь он хоть Авиценной с Гиппократом в одном лице, вознегодовало, когда газеты написали, что ситуация в этом учебном заведении на самом деле гораздо хуже, чем представлялось до сих пор. Так если раньше туда можно было поступить хотя бы по знакомству, или, как тогда говорили: блату, то теперь исключительно за деньги. В прокуратуру тут же посыпались заявления от родителей не прошедших конкурс абитуриентов. В законодательное собрание области поступили депутатские запросы. Кто-то из студентов по телевизору заявил, что лично видел, как проректор Ребко брал "на лапу". Кто-то лично об этом слышал, кто-то лично давал. После его смерти разговоры о коррупции в институте не только не утихли – многократно усилились. В прессе одна за другой стали появляться статьи, в которых говорилось о том, что Ребко не один такой корыстолюбивый – там чуть ли не все такие, там чуть ли не каждый готов за счет студентов окупить финансовые затраты, связанные с поступлением на работу в медицинский институт.

Всем досталось от журналистов: и Вячеславу Третьякову, как было напечатано в одной из газет, "способного без зазрения совести отпустить на волю за большие деньги большого вора и за маленькие деньги посадить в неволю маленького честного человека". И Анатолию Кудрявцеву, к которому собратья-журналисты были особенно беспощадны. И Изабелле Дзержинской, чье имя в короткий срок стало синонимом женской порочности. И Ольге Грушиной, заплатившей салону красоты неимоверные по местным меркам деньги за стрижку интимных мест, о чем было тут же с радостью сообщено всеми печатными изданиями города.

И только к Леше Соловушкину общественное мнение было более чем благосклонно. О нем и писали больше, чем о других, и не так зло. Его амурные похождения вызывали жгучий интерес читателей, чем еще долгое время охотно пользовались газетчики во благо своих газет. Не успели певца похоронить под горькие рыдания вдовы и тещи, как несколько изданий опубликовали списки его любовниц. То, что они не совпадали даже наполовину, никого не смущало, поскольку все – и те, кто его знали, и те, кто его только слышали на концертах – были единодушны во мнении: списки соловушинских любовниц сколько не составляй, полными никогда не будут.