Евгений Сивков - Аудитор. Возвращение

– Это срочно? Может быть, до завтра отложим? – Стас слегка напрягся.

– Нет смысла. Я хочу сейчас с этим покончить, – девушка была настроена решительно.

– Тогда говори, – устало улыбнулся Стас. Он прекрасно знал, о чем пойдет речь. Давно уже это предчувствовал. С одной стороны, это его напрягало. После гибели Ольги он решил, что с него довольно, и он больше никого не пустит в свое сердце. Он зажил жизнью старого холостяка, ушел с головой в работу, благо, было куда уходить, радовался достижениям и победам на политическом поприще, общался с людьми, а для души – писал книги. Что еще нужно?

Анжела замялась, вдруг осознав всю нелепость своей идеи. В этот миг ей стало все понятно без объяснений. Она проглотила комок, подступивший к горлу, и тихо и сказала:

– Извини! Я неожиданно даже для самой себя все поняла!

Стас удивленно взглянул на нее.

– Я даже знаю, как бы ты мне ответил. И это было бы что-то вроде: «дело не в тебе, сейчас не время». Ты это уже говорил, тогда, на форуме в Томске. Помнишь?

Он кивнул. Конечно, он помнил тот момент, когда анжелина рука обнимала его под пиджаком. Очень хорошо помнил, какое удивительное чувство возникло у него тогда. А еще он разом вспомнил боль тех потерь, которые преследовали его в жизни. Нет, он не выдержит повторения этой муки. Он и так уже привязался к Анжеле больше, чем следовало, и чувствовал, что это может зайти гораздо дальше. И тогда… Но почему он думает о плохом? Разве он не может быть счастлив? Еще и в этом. Дух лидерства подзадоривал его: «ты же никогда не согласишься на половинчатый результат, так чего же ты ждешь? Перед тобой возможность выиграть во всех номинациях, так воспользуйся ей. Ты достоин, чтобы у тебя было все: политическая карьера, успешный бизнес, большие деньги, силы и возможности помогать людям, любимая женщина, дети, уютный дом. Желание побеждать во всем и принцип «или все, или ничего» чуть было не подтолкнули его к решению в пользу Анжелы.

«Как быть? Поддаться искушению всеобъемлющим счастьем или принести себя в жертву работе, политике, обществу, стране? Забыть о домашнем тепле, любви, романтике, нежности. Времени, проведенном рядом с близким человеком, весеннем адреналине в крови, глупостях и сумасбродствах, которые способны творить только влюбленные дураки? Но ведь я уже и так почти забыл. Жизнь вошла в накатанную колею, зачем нужны лишние встряски? Опять я о плохом! Но я не могу об этом не думать. Я даже стал предполагать, что каждую женщину, приблизившуюся ко мне на расстояние вытянутой руки, подстерегает опасность. Значит, не судьба. Гореть мне на работе, как когда-то решил».

Если бы Анжела могла слышать этот внутренний монолог, то первый вопрос, который она задала бы Стасу, звучал бы приблизительно так:

– А что мешает жертвовать собой ради страны и при этом любить и быть любимым? Она-то считала, что именно личное счастье, существование близких людей и семья способны в сто крат преумножить запас прочности человека. Вот тебе и работай, сколько хочешь. Но эта тема, к сожалению, осталась за кадром.

– Вот и хорошо, – после затянувшейся паузы продолжила Анжела. – Насколько я поняла по твоему молчанию, ситуация с тех пор не изменилась. Так зачем тебя донимать? Будем считать, что мы все решили. Ты все решил…

Стасу было тяжело это слушать, но он не стал встревать. Он действительно принял решение. И менять его он не хотел.

– Пока! – Анжела потянула рычажок на ручке.

– Береги себя! – ответил он на прощание.

Она кивнула, выпрыгнула из машины и скрылась в подземном переходе.

Утром Стас обнаружил на своем столе свернутый вдвое листок. На нем красивым женским почерком были написаны стихи:

Постскриптум гласил: Это тебе. Прощай!

И подпись: А.Б.

– Дурацкая песня, – пробурчал Стас, откладывая листок. – Ничего я не обещал, а в чем смысл бытия, я и сам прекрасно знаю. Но, кажется, она уехала. Надо ей позвонить, а то как-то грустно. Без нее… Но сначала разобрать почту.