Брендан Райх - Проект «Немезида»

– Вот уж о чем он теперь точно подумает, так это о том, как выбить из тебя дурь.

Гвоздь пожал плечами.

– Так не впервой же. Я попадал в переделки и похуже. – Его рука инстинктивно взметнулась к синяку на лице.

Мы оба помолчали. Вероятно, Гвоздь и вправду просто любил нарываться.

Я рассмеялась.

– Ты назвал его отца идиотом и пьяницей.

– Вот именно. – Гвоздь метнул на меня озорной взгляд. – Здорово его перекорежило, верно? Но Крис прав, лучше всего для меня сегодня было бы выкопать подземный тоннель отсюда до дома.

Урок английского прошел без сюрпризов. Но как только прозвенел звонок, Гвоздь понесся к двери со скоростью света. Следующий урок у нас должен был быть в кабинете прямо напротив, лезть на рожон все же было ни к чему. Я поспешила за ним, но по коридору эхом пронеслось мое имя:

– Мин Уайлдер!

Я взглянула налево. Из учительской медленно выплывал директор Майерс.

«Чудесно», – пробормотала я, пытаясь восстановить дыхание, пока бесстрашный вождь и полководец нашей школы приближался ко мне. Его правое колено не сгибалось из-за осколочного ранения во время первой Войны в Заливе. Я бы с радостью устремилась навстречу, чтобы сократить ему время ходьбы, но вся школа прекрасно знала, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обнаруживать осведомленности о директорском ранении. Во всяком случае, если вы не желаете получить в ответ двадцатиминутный рассказ о том, как мало его беспокоит эта пустяковая травма.

– Да, мистер Майерс?

– У тебя на сегодня назначена встреча с доктором Лоуэллом, – довольно сурово произнес этот здоровенный широкоплечий великан лет шестидесяти пяти, с круглым лицом, обрамленным секущимися на концах седыми волосами. Сегодня, как и всегда, на нем были серые брюки со стрелками и клетчатая рубашка. Опершись на трость, Майерс внимательно оглядел меня через бифокальные очки в металлической оправе.

– Да, сэр. Я знаю.

Взгляд директора стал еще суровее.

– Твое с ним индивидуальное занятие не отменяется из-за этой ерунды с Объявлением и… и… всего такого. Меня просили передать это тебе.

Из моей груди вырвался тяжелый вздох, который я не успела подавить.

– Да, мистер Майерс.

– В прошлые выходные у тебя был день рождения, не так ли?

От удивления я даже застыла.

– Да, был.

Осторожно! С чего бы ему следить за такими вещами?..

Майерс слегка наклонился, приблизив ко мне лицо и, казалось, ожидая от меня еще каких-то слов. Не дождется .

– Ну, что ж, – наконец сказал он и свободной от трости рукой почесал морщинистое ухо. – Хорошо. Не опаздывай.

– Постараюсь.

Директор меня отпустил, и я поспешила на второй урок.

Гвоздь уже сидел за партой, беззаботно вертя между пальцами ручку.

– Забавно вы выглядели. Чего от тебя хотел Великан?

– Просто напомнил, что мне сегодня к психиатру. Вполне дружелюбно. – Я плюхнулась на стул рядом с ним. Мы всегда старались садиться рядом.

– Дружелюбное напоминание от самого чертова директора. Ненавижу этот тесный городишко.

Я кивнула, внутренне беспокоясь больше, чем хотела показать. Майерс довольно часто проявлял интерес к моим терапевтическим «успехам» и не впервые исполнял просьбы доктора Лоуэлла напомнить мне о сеансе. Но связь между этими двумя почтенными персонами не была мне ясна. И почему директор спросил про день рождения?..

– Наверное, он потом и в колледж вместе с нами поступать будет, – предположил Гвоздь.

Старая шутка, но я все-таки усмехнулась. Эндрю Э. Майерс был, можно сказать, нашим пожизненным «персональным» директором – во всяком случае, он достиг нынешнего своего положения «нога в ногу» с классом, где мы учились. Поразительная скорость его карьерного роста означала, что лично надо мной, по крайней мере, никогда не будет другой «администрации», ведь все три школьных этапа он от меня не отставал.

Потом была биология. Испанский. Перерыв на обед. Гвоздь благоразумно решил воздержаться от посещения кафетерия, так что мне пришлось перекусывать в одиночестве. В столовой школьники разбились на несколько компашек, но в каждой перешептывались об одном и том же – об Объявлении. И, конечно, прямо-таки соревновались в том, кто покажет меньше деланного беспокойства и больше равнодушия по этому поводу.

Но вскрики и смешки были непривычно гулкими, и всех выдавали дрожащие конечности вкупе с сухими ладонями.

После полудня дело пошло хуже, чем утром.